Входная дверь характерно щелкнула и захлопнулась. В прихожей раздалось недовольное кряхтенье Максима; он стягивал с ног тяжелые зимние ботинки. А поскольку он жил по принципу энергосбережения, то есть старался расходовать минимум энергии, то любые действия, сопряженные даже с минимальными усилиями, вызывали его недовольство.
Ульяна выбежала из кухни и бросилась ему на шею. Поцеловала в щеку. Максим отстранился и стал подозрительно принюхиваться.
— Дорогая, чем это пахнет?!
— Это я варю сыр! — радостно сообщила Ульяна.
— Варишь сыр?! Но зачем?
— Это дешевле, чем в магазине покупать, — сказала Ульяна и пошла на кухню, помешивать ложкой неудобоваримое вонючее варево.
Запах от кастрюли с готовящимся сыром действительно шел не самый приятный, но Ульяна к нему уже привыкла. Параллельно на соседней конфорке доходил под крышкой наваристый борщ, в него нужно было еще добавить укропчику, чуть-чуть подождать, и можно будет подавать на стол.
В духовке стояла ароматная грибная запеканка.
Максим помыл руки, умылся, прошел в комнату и расположился на диване. Тихонько забормотал что-то телевизор, Максим впол-уха слушал его, параллельно просматривая новостную ленту в телефоне и иногда усмехаясь, если ему попадался какой-то интересный ролик.
— Через пят минут можно ужинать! — крикнула через стенку Ульяна, снимая с борща крышку, — сейчас остынет и приходи!
— Нет уж, я в таком аромате есть не буду. Сначала сыр свой оттуда убери и проветри хорошенько. Или сюда неси.
Ульяна выбрала второе. Времени у нее было не так много; нельзя было упустить момент, когда будущую сырную массу надо выловить из кастрюли, отжать в марле и положить под пресс, роль которого играла большая пятилитровая кастрюля с водой. Поэтому Ульяна быстро забежала в комнату, придвинула поближе к дивану маленький стеклянный столик и поставила на него тарелку с борщем.
— Хлеба, — сказал Максим, не отвлекаясь от телефона.
Он даже на нее не смотрел, но каким-то шестым чувством точно угадал, что ложку и хлеб ему не донесли.
— Сейчас, — пообещала Ульяна и вскоре вернулась из кухни с двумя кусочками хлеба на тарелке, маленьким пучком зелени и столовыми приборами.
Пока Максим ел первое блюдо, она быстро натянула марлю на кастрюлю, склонила ее над раковиной и стала сливать сыворотку. От раковины поднимался пар, горячий кусок сырной массы опрокинулся в марлю и обжег ей пальцы. Ойкнув, Ульяна быстро поставила кастрюлю на плиту, собрала сыр в марлю, отжала и положила марлевый узел на тарелку. Отнесла в холодильник и поставила сверху кастрюлю с водой.
Затем облегченно выдохнула и принялась искать в холодильнике «Пантенол».
— Второе давай! — донеслось из комнаты.
Помазав пальцы, Ульяна достала из духовки запеканку, положила к ней еще хлеба и понесла в зал.
— Чай горячий? — спросил Максим.
Он пил только едва вскипевший чай, если вода в чайнике успевала хоть немного остыть, то, по его мнению, это и не чай был вовсе.
Но в этот раз с чаем все было в порядке, тем более что Ульяна только что заварила свежий чай, аромат которого перебил запах только что сваренного сыра.
По окончании ужина Ульяна протерла на кухне все поверхности и тоже перебралась в комнату. Устроилась перед телевизором и положила голову на плечо Максиму.
— Что будем смотреть? — спросила она.
Максим слегка повел плечом. Она подняла голову.
— Что хочешь, — буркнул он.
Каким-то шестым чувством Ульяна поняла: он не хотел, чтобы она заглядывала в его телефон.
Ей не хотелось признаваться в этом самой себе, но да, она действительно хотела бы заглянуть в его телефон.
Но она опасалась заводить разговор на эту тему. Ведь тогда легко можно услышать: а зачем тебе? Ты мне еще не жена, а уже требуешь! А что будет, когда поженимся? Совсем мне мозг вынесешь?
Именно так он реагировал всегда, стоило ей обратиться к нему с какой-то просьбой или, не дай бог, высказать претензии.
Сразу же звучали эти слова: ты мне еще не жена…
Впрлчем, такие слова он произносил нечасто; стоило ему сказать это несколько раз, как Ульяна быстро их восприняла. Теперь они звучали уже в ее голове.
В который уж раз она задумалась, как же так получилось. Она думала об этом и не находила ответа.
Они познакомились в компании друзей, понравились друг другу и стали встречаться. Потом Максим предложил ей жить вместе.
И она согласилась.
В конце концов, все так живут. Сейчас так принято. Пожить вместе перед свадьбой.
В общем, она восприняла это предложение как необходимый этап перед свадьбой. Как ступеньку, через которую нужно перешагнуть. Но вот уже четыре года ей не удавалось перешагнуть через эту ступеньку и перейти на следующий этап.
Сначала она медлила, не заводила разговор о подготовке к свадьбе, потому что не хотела чувствовать, что сама затащила его в ЗАГС. А теперь уж, наверное, и не получится.
Теперь она и разговор об этом не могла завести. Потому что получится, что она выдвигает требования, которые ей по статусу «не положены»…
Сначала Максим иногда говорил, что нужно закрепиться на работе, пожить для себя, встать на ноги… Но его «встанем на ноги» затянулось очень и очень надолго. А потом эти разговоры просто прекратились.
Сначала она не придавала этому значения, тем более, что его отговорки звучали очень убедительно. А потом, когда картина начала проясняться, стало понятно, что она увязла в гражданском браке, как муха увязает в липком варенье. Точнее, даже не в гражданском браке, а в сожительстве, если уж быть точной.
И вроде бы мозг понимает, что она совершила ошибку, согласившись на это сожительство. Но сделать решительный шаг и разорвать эту паутину она не могла. И вместо этого запутывалась все больше.
С самого начала она вкладывалась в быт так, словно у нее была полноценная семья. Да и не сказать, что ей это было слишком сложно. По своей природе она не была карьеристкой. Она всем сердцем стремилась к семье и браку, именно в этом она видела и чувствовала свое предназначение.
А теперь она уже и не могла соскользнуть с занятой ею планки. Станет быт чуть менее идеальным — и рухнет выстроенная ею сложная конструкция: перестанешь подавать на стол — вызовешь недовольство, будешь вести себя, как свободная девушка и после работы встречаться с подругами — тут она вообще не знала, с недовольством какого уровня ей придется столкнуться.
Она и сама презирала себя, что выстроила какой-то убогий уродливый мир, в котором ей самой словно и нет места. Ведь раз нет места ее желаниям, ее стремлениям, ее настоящей сути, то нет места и ей самой.
Она презирала себя. Она понимала все. Но не могла рзорвать связующие их узы.
Это уже случилось. Она уже попала в этот капкан. И что делать, если так сложилось, так стало?
Она почти перестала ездить к родителям в гости, хотя раньше бывала у них несколько раз в неделю. Но она чувствовала их подспудно тлеющее неудовольствие и ничего не могла сказать.
Видела мамины грустные усталые глаза. Видела, как внутренне негодует отец, хотя уже ничего ей и не выговаривает. Видела, понимала, отмалчивалась.
Но что она могла теперь сделать?
Она понимала, что решительный разговор скорее всего приведет к окончательному разрыву, к котрому она была не готова и которого стремилась избежать любой ценой.
А цена была высока.
Ценой было ее материнство. Больше всего на свете она хотела стать матерью. И она понимала, что за свою гордость ей скорее всего придется заплатить своим материнством.
Ей было тридцать лет. Не так много, но и не так уж и мало. Она никогда не была красавицей, максимум ее можно было назвать симпатичной.
И теперь оказаться снова на «рынке невест», встречаться с кем-то, когда нет в глазах прежнего блеска, нет настоящей заинтересованности в человеке, а есть только шум часиков в ушах, нестерпимый давящий гул обязательств, когда и внешность уже как будто устала — это было слишком рискованно.
Да и сколько по времени займет этот новый поиск? Ульяна уже не верила в волшебные встречи на следующий день после разрыва. Предположим, поиски займут год. При самом удачном раскладе. Еще как минимум год надо просто встречаться. Потом возникнет это обязательное: давай поживем вместе…
Предположим, она откажется. И что тогда? Снова разрыв?
А кто его знает, может на этот раз ей достанется нормальный человек, который не будет тянуть время и который действительно просто хочет пожить вместе несколько месяцев?
Все эти путаные тревожные мысли страшили ее. Она запрещали себе думать об этом. Но с каждым днем эти мысли множились, она все сильнее ощущала это давление, тревогу, страх.
Иногда ей хотелось изо всех сил сжать себе голову и вытрясти из нее эти мысли.
И ведь она понимала, что у него не было цели ее обмануть. Возможно, когда-то он действительно хотел на ней жениться или, по крайней мере, рассматривал такой вариант.
Но время текло и уносило первоначальные желания, чистые, искренние, настоящие. А им на смену пришло что-то тусклое, тяжелое, давящее. Как будто их любовь со временем превратилась в обязанность.
Как будто и женитьба стала обязанностью, долгом, которого хотелось бы избежать.
И чем дольше идешь по выбранному пути, тем сложнее заставить себя повернуть назад. Ведь жаль прожитых лет и жаль своих усилий.
Если ты хочешь родить ребенка, говорила она себе, то следует ждать…
И она ждала. Послушно ждала. Но ничего не менялось.
В тот день у них на работе появилась новая сотрудница. Марина Александровна,или просто Марина почти мгновенно заставила Ульяну ощутить укол зависти. Марина была словно стихия, словно вихрь, словно бурное море. Эмоциональная, коммуникабельная, легкая в общении, она в первый же день словно подхватила коллектив и увела за собой. После работы сотрудницы отдела и опомниться не успели, как оказались в кафе на соседней улице, невзирая на планы как можно скорее мчаться домой и готовить ужины мужу и уроки нерадивым детям-школьникам.
Даже вечно занятая Аня, у которой помимо ребенка садиковского возраста была еще собака, требующая выгула, и та не смогла оторваться от коллектива и полчасика посидела с ними в кафе.
Нет, Марина точно была как стихия. И даже не ветер, а пылающий огонь. А может, и сочетание огня с ветром. Искры ее веселья и заразительного смеха, едва вспыхнув, мгновенно вызывали пожар. Так искрометно их отдел еще не веселился.
И Ульяна почувствовала давно не испытываемое облегчение. Под вечер все все-таки разошлись по домам, но Марина еще не хотела домой, тем более что была пятница.
— Тут бар за углом. Пивнушка. Пойдем, выпьем по кружечке? — предложила она Ульяне.
— Пивнушка?
— Типа того, — подтвердила Марина. — Рюмочная. Пивной барчик.
Ульяна взяла сумку.
— Да нет, я, пожалуй, домой…
Марина пристально взглянула на ее, и уголки ее губ насмешливо дрогнули.
— У тебя ребенок? — спросила она.
— Нет…
— Так, может, собака?
— Нет…
Марина не спросила Ульяну, есть ли у нее муж. Ей было достаточно этих двух ответов.
А Ульяна вдруг словно осмелела и призналась себе, что и мужа у нее нет.
— Пойдем! — решительно сказала она. — Я хоть узнаю, что такое рюмочная.
И две девушки, смеясь и переговариваясь, направились через дорогу в соседнее заведение, привлекающее посетителей ярко-золотистой вывеской и ароматом свежего непастеризованного пива.
Вернулась домой Ульяна только к полуночи. И ей показалось, что после пожара она оказалась на пепелище.
Максим был мрачен. Он лежал на диване и даже не вышел ее встречать. Ульяна пошла в душ, потом на кухню. Пустых тарелок не было. Видимо, Маким еще не ужинал. Ждал ее.
Но она чувствовала, что сейчас хочет только спать и ничего больше.
— Ты что на звонки не отвечаешь? — спросил Максим.
— А я их не слышала…, — честно ответила Ульяна и начала рыться в сумке в поисках телефона. Он обнаружился в самом дальнем отделе, запутался в подкладке. А поскольку Ульяна поставила звук вызова не на полную громкость, чтобы не отвлекать никого на работе своими звонками, то немудрено, что в таких условиях она не услышала вызов.
— Ты что, пила? — Максим придвинулся к ней ближе, и она отступила.
— Ну да, у нас новая коллега. Позвала всех в кафе сегодня после работы. Познакомиться, узнать друг друга получше…
— И все только сейчас разошлись?
— Не совсем. У нас же в основном все замужние, с детьми. А у Ани еще собака есть. Они, конечно, раньше ушли…
Ульяна попыталась сдержаться, чтобы не забормотать оправдания. Не получилось.
— А ты, значит, осталась. Ну ладно, я понял.
И Максим пошел в спальню.
Не поужинал даже, подумала Марина, ну и бог с ним.
С того дня что-то неуловимо изменилось в ней. Она по-прежнему также старательно хозяйничала на кухне, также не перечила Максиму, спокойно выслушала на утро после памятной вечерики с Мариной, что «порядочные девушки так себя не ведут», и что «это твоя Марина та еще…».
Она только пожала плечами. Непонятно было даже, согласилась или нет.
Вроде бы ничего в ее поведении значимо не изменилось. Но в глубине ее глаз как будто появилась какая-то твердость, какое-то напряжение. Как будто она сосредоточенно о чем-то размышляла.
И от Максима это не укрылось.
Однажды Ульяна пришла домой и была поражена. По квартире распространялся запах чего-то очень вкусного. Максим встретил ее в прихожей и рассмеялся, увидев ее недоумевающий взгляд.
— Решил порадовать тебя ужином, — сказал он.
На столе стояла бутылка шампанского. Максим помог Ульяне снять пуховик, усадил за стол, открыл шампанское и разлил его по бокалам. Ульяна недоуменно взирала на это представление. В глубине ее серо-голубых глаз застыло недоверие. Хотя какой-то частью своего существа она понимала, зачем все это сделано, и когда увидела кольцо на дне бокала с шампанским, почувствовала, как затопила ее волна облегчения.
Как будто распрямилась долго сжатая пружина.
Все хорошо. Теперь она выйдет замуж и родит ребенка. Ей не придется никого искать. В ее жизни все определилось.
Она бросилась Максиму на шею и разрыдалась.
Больше всего на свете она хотела стать матерью, и он дарил ей этот шанс.
И не нужны ей стали казавшиеся важными салоны красоты, подруги и ночные клубы. Ей казалось, что в какой-то момент она была готова свернуть со своего истинного пути, слава Богу, не сделала этого. Ничего ей больше не надо. Ничего не надо, кроме семьи.
Сомнения, которые терзали ее последние дни, исчезли, словно их и не было.
Надо лишь всегда подождать, теперь она поняла это со всей очевидностью.
В конце следующей недели, вечером в пятницу, Марина опять выдвинула идею посетить рюмочную. Однако Ульяна решительно покачала головой.
Ей нужно было домой.
Теперь у нее был дом. Дом — это место, где тебя ждут.
И она снова ощутила, как по сердцу разлилось мягкое тепло.
Марина только головой покачала.
Вернувшись домой, Ульяна поставила сумку на тумбочку и расстегнула куртку.
Звякнули кружки.
— Ну что ж, поздравляю.
Ульяна узнала голос Артема. Это был лучший друг Максима.
— Да тут впору соболезнования выражать, — раздался голос Максима.
Ульяна замерла, прижавшись к стене, а затем неслышно прикрыла за собой дверь.
-Да ладно, она у тебя нормальная, — не согласился Артем.
— Нормальная. Это да. Главное, она не такая требовательная, как другие женщины.
— Это важно. Я от своей уже не знаю, куда деваться. На работу отдыхать ухожу. И главное, ей всегда нужны деньги. То на ногти, то на ресницы, то на массаж, то на шмотки. Только карточку дашь — сразу смски лететь начинают.
— А я тебя предупреждал, что с твоей так будет. Моя, слава богу, денег не тратит.
— Видишь, как тебе с ней повезло.
— В этом смысле да. В плане внешности западаю я на других, конечно. Ну что ж, бывают женщины, на которых нужно жениться, если хочешь жить в комфорте. А она тут вроде задумала сорваться.
— Ульяна? — не поверил Артем, — да ты что?
— Что-то такое было, — подтвердил Максим. — Ну я и решил: сколько можно ждать лучше? В принципе, ничего особо не изменится. А так я ни от чего и ни от кого отказываться не собираюсь, — и Максим рассмеялся.
Значит, он ждал кого-то получше…
Он не выбрал ее до конца. А согласился на нее только за неимением лучше. И не факт, что он остановился в своем выборе…
Ульяну затрясло. Так вот, как получается, когда красивые представительные мужчины женятся на серых мышках.
Жена — это жена. А красивой там будет любовница. Красивая, ухоженная, ценящая себя жена потребует к себе должного отношения. С ней будет как минимум гораздо сложнее.
А с такой, как она, простой и удобной — жить проще.
Выгоднее.
А она еще, дурочка, боялась быть «манипуляторшей», боялась показаться меркантильной. Боялась рот раскрыть, чтобы озвучить свою позицию.
Что ж, она наказала сама себя.
Считала себя женой и несла все деньги в семью. Экономила на себе. Выполняла обязанности, но не имела прав.
Соломенная жена. Вроде как жена, а вроде как и нет.
Она взяла сумку и тихонько вышла на улицу.
Уже все таяло. Дул легкий весенний ветер. Ей захотелось снять шапку и тряхнуть волосами.
Она шла по размытой весенней улице и улыбалась.
С ошеломляющей ясностью она поняла вдруг, что не все в жизни можно изменить. И что не все в жизни зависит от нас. Нельзя заставить себя полюбить. И есть мечты, которые никогда не могут реализоваться.
И хотя иногда можно почти согнуть реальность в бараний рог, почти заставить, почти дожать, почти добиться — но что-то истинное все равно прорвется сквозь все усилия.
И будет только так, как суждено.
Но в этом-то и есть свобода. Свобода жить и свобода быть собой. В реальности, а не в придуманных мечтах, где тебя вроде как любят…
Зря я тогда согласилась, подумала она. И хорошо, что узнала сейчас.
Чем дольше идешь по дороге, тем сложнее повернуть назад.
Но она прошла еще не так и много. Потому что бывает время, когда еще имеет смысл повернуть назад. А бывает уже поздно.
Тонкие весенние веточки отчетливо проступали на фоне светлого весеннего неба. Живительный весенний воздух как будто придал ей сил.
Впереди у нее было еще много лет, она не знала, какими они будут. И принимая решение расстаться, она не могла обещать себе счастья.
Она могла пообещать себе одно: теперь она будет жить в правде.
Источник: interesnoje.ru
