Груня медленно шла по улице. Из-за распутицы подвода из райцентра только сегодня проехать смогла, и, хотя день был воскресный, девочка под присмотром разбитой napaличoм мамы проворно разобрала корреспонденцию, и отправилась разносить письма.
Конечно, обустраивая почтовый пункт наспех в их же избе, председатель Назар Устинович нарушил множество правил, но другого выхода просто не было. У прежней письмоносицы Анны, Груниной мамы, ещё в канун 1943 года ноги отнялись. В тот день она, сортируя доставленные послания, увидела похоронку на любимого мужа. Кое-как выполнила обязанности, и добрела до дома. Прилегла отдохнуть, да больше встать не смогла. Председатель тогда подумал, да и предложил:
– Аннушка, сама знаешь, людей не хватает. На твою Агриппину вся надежда!. Обучи её, и пускай письма людям разносит. Чтобы сподручнее было, прямо тут почтовый пункт оборудуем. Вывеску я хоть сейчас перевешу на твою избу.
Ничего не оставалось, как согласиться. Так в свои 12 лет девушка стала письмоносицей. Война возраста не спросила!
Радостную часть работы, свалившейся на неё после болезни мамы, Груня уже выполнила. Вприпрыжку разнесла солдатские письма-треугольники до адресатов. Весточки о том, что живы бойцы, что бьют врага проклятого, что домой родным и знакомым приветы шлют, были доставлены. Однако девочка составляла маршрут так, чтобы не проходить мимо тех двух домов, в которые она сегодня принесёт чёрное горе. Не ровён час – увидят, да спросят, нет ли, мол, письмеца, а что отвечать?
Вот и кружила Груня по деревне. От мыслей о том, что сейчас придётся вручать похоронки, плакать хотелось. Однако она не имела такого права! Ей надо быть сильной, чтобы в самый горький час поддержать, хоть молчанием, а то и в сознание помочь привести несчастных женщин-односельчанок.
Ноги вывели к дому бабы Зои. В счастливые довоенные времена Груня её страсть как боялась! Среди детей ходил слух, что она – ведьма, и ночами летает над селом. Одноклассник Лёнька как-то по секрету всем рассказал, как его бабушка однажды с бабой Зоей схлестнулась по какому-то пустяковому поводу, а на следующее утро в сарае курицу придушенную нашли. Мальчишка «зуб давал», что это ведьмины проделки. Сейчас же на Груню несчастная баба Зоя совсем не наводила страх. Чего её бояться – своя, советская женщина. Дояркой всю жизнь проработала. Мужа у неё давно не стало, так она дочку единственную вырастила, образование та получила, а потом медсестрой на фронт пошла. Баба Зоя, как коров в колхозе не стало, так за любую работу хваталась. Она в своём доме даже типа кружка организовала, чтобы носки и варежки на фронт вязать. Благо, запасы шерсти почти у каждой хозяйки в доме хранились. Пока мамка здорова была, она к бабе Зое часто ходила, и Груню с собой брала. Тогда девочка совсем убедилась, что никакая та не ведьма.
– Здравствуйте, баба Зоя! – произнесла девочка, стараясь не смотреть женщине в глаза.
Больше Груня ничего не могла выговорить, но по её виду баба Зоя всё поняла, и завыла:
– Эх, доченька моя. Уж как я уговаривала не бросать меня – не послушалась. На кого же ты меня оставила, кровиночка моя сердечная?
Груня вручила скорбное сообщение, как обязывал порядок. Потом по собственной инициативе помогла женщине выпить воды, посидела немного рядышком. Баба Зоя притянула к себе девочку, поцеловала в макушку, попросила:
– Ох, Грушенька, дюже непосильную ношу на тебя повесили. Ладно, иди, девочка. Мне одной побыть надо.
Груня отправилась дальше. Ей предстояло самое сложное – вручить страшный кусочек бумаги Василисе. Вот уж кого жизнь бьёт, не щадя! На двух её старших сыновей-близнецов, Петра и Сашу, она уже казённые похоронки женщине вручала. Вдвоём в мир пришли, и также дружно полегли под Сталинградом, не жалея жизни ради непременной победы. На фронте оставались у женщины только муж Иван и младший сынок Максим.
Василиса, не чувствуя боли в огрубевших от постоянной работы пальцах, рвала крапиву, которая росла около стены избы. Мысли крутились только о еде: «Хоть и жгучее растение, но полезное, спасительное. Высушу её хорошенько, да в муку разотру. Лепёшки замешу воде с добавлением отрубей, и то дело. С соседями поделюсь – кому ещё и похуже, чем мне, приходится».
Сил было мало, перед глазами роились чёрные пятнышки, похожие на мошек. Женщина выпрямилась, чтобы перевести дух. Заметив едва бредущую по улице письмоносицу, Василиса замерла. Не к добру такая поступь Грушеньки. Уж ни к ней ли она направляется? В висках у женщины застучало. Она прислонилась к стене дома. Сердце было неспокойным. Вот-вот из груди выскочит.
«Неужели сыночка младшенького, Максимку, немцы проклятые отобрали у неё навсегда? Ведь совсем мальчишка ещё! В свои 16 лет любимый поскрёбышек тайком из дома сбежал. Записку на столе оставил, что отцу и братьям будет помогать. Или муж любимый, с которым больше 20 лет в согласии прожили, никогда не вернётся теперь? Только бы мимо прошла Грунька. Только бы мимо!»
Однако письмоносица робко постучала в калитку, увидев хозяйку во дворе, тихо поприветствовала:
– Здравствуйте.
Василиса не стала приглашать Груню, и сама пошла к калитке. Пока читала строки, они почему-то так и плясали перед глазами. Поняв, что смертью храбрых пал красноармеец Максим Иванович Дёмин, так и сама мать, потерявшая всех сыновей, упала на землю.
Груня чувствовала себя виноватой, и хорошо, что проходившие мимо соседки помогли Василису в дом завести, и на кровать уложить.
Погоревала женщина день да ночь, а утром в понедельник снова на работе была. Как осатанев, бралась за всё. Плакала по сыновьям, когда одна в избе оставалась. Не знала, что и как мужу сказать, когда вернётся.
Только уже и Победу отпраздновали всем селом. Мужчины в гимнастёрках с сидорами за плечами стали в родные края возвращаться, а Ивана всё не было. На запрос Василисы пришёл ответ, что её муж пропал без вести.
Не хотела женщина верить, что её Ваня погиб. Словно как помешалась. Стала за 12 километров, если напрямки через лес, к ближайшей станции бегать. Вдруг мужа там встретит. Весной 1946 кто-то из проезжающих женщину, высматривающую родное лицо среди незнакомых, надоумил:
– В город надо тебе, бабонька. На вокзале там целая ватага горемык, которые домой стесняются вернуться. Поезжай, может, отыщешь своего ненаглядного.
Василиса смогла отпроситься у председателя на несколько дней покинуть колхоз только после окончания посевной, и отправилась в город. К невероятному удивлению односельчан, из поездки женщина вернулась не одна. Рядом с ней шла девочка лет 5 с виду.
Увидев возле правления Груню, Василиса представила ей незнакомку:
– Грушенька, это – Дашенька. Расскажи ей про наше село немного, а я сейчас с Назаром Устиновичем потолкую.
Наклонившись к девочке, женщина пояснила:
– У меня с председателем взрослый разговор будет, а ты не скучай, милая. Грунечка тебе почти сверстница, думаю, вы подружитесь.
Пока девочки общались на улице, Василиса рассказывала председателю необыкновенную историю:
– Приехала, Назар Устинович, я в город, как на перрон вышла – так и растерялась. Стала у всех подряд про Ваню спрашивать. Никто его не видел. Пошла к милиционеру обратиться, и тут голос услышала. Да такой звонкий, такой чистый. Всю душу он мне наизнанку вывернул. Заслушалась.. Как из родника напилась в жаркий день. Подошла ближе – девочка поёт. Сама как пичужка. Ручки – как прутики тонкие, аж кожа просвечивает. Да сам вон погляди в окно. Как думаешь, сколько ей лет?
Председатель посмотрел, и предположил:
– Наверное, 5. Ну, может, чутка больше.
Василиса вздохнула:
– 10 лет Даше, Назар Устинович. Пока несколько дней на вокзале обретала, узнала, что она — ничейная девочка. Родителей своих на этом вокзале встречала. Её мама, ещё только провожая мужа на фронт, договаривались, если что, на вокзалах записки-памятки оставлять. В наши края Даша с мамой в середине войны поехала, от голода подальше в тыл. В райцентре, вроде, кто-то из знакомых Дарьиных родителей жил. Мне Дарьюшка рассказала, что однажды в поезде проснулась, а мамы нет. Из всех вещей – только сумочка осталась, которая под головой у девочки была заместо подушки. До нужного города люди добрые помогли доехать. Ходила Дарьюшка по адресу, который помнила, да, видно, что-то спутала. Никто там про её родителей и знать не знал. Так она на вокзале обосновалась, чтобы, значит, родителей не пропустить. Кое-как я уговорила её с собой поехать, перед этим оставив в кассе и на доске объявлений свой адрес. Вдруг, и впрямь за ней приедут. В кармашке сумочки у Даши метрика лежит. Назар Устинович, ты же грамотный, может, запрос какой куда отправить, чтобы родителей её отыскали? А пока пусть у меня поживёт. Хоть поспит на мягком. Намаялась девчонка.
Мужчина беззлобно стал упрекать:
– Василиса, вообще так не делают! Это же не кутёнок бездомный! К тому же, ну, что ты ей можешь дать? В детском доме девочку государство полностью обеспечит, а тебе трудно будет!
Женщина рухнула перед председателем на колени:
– Не губи, Назар Устинович! Знаешь же, что мальчиков моих война проклятая забрала. Муж без вести пропал. Пусть, пока про её родителей ничего не узнаем, Надюшка у меня поживёт. Прокормлю, Назар Устинович! Сама есть не буду, но Наде голодать больше не позволю! Работы я никакой не боюсь!
Председатель помог подняться женщине с пола:
– Чего ты, Василиска? Или я не человек? Помогу! Откормим девчонку, пока родственников ищем.
Василиса, поблагодарив председателя, побежала на улицу. Груня с Дашей действительно успели подружиться. Письмоносица угостила новую знакомую половинкой пирожка, который ей, судя по хитро закрученному краю, дала баба Зоя, и девочки смаковали лакомство, нежась на солнышке.
Так началась у Василисы новая жизнь. Прикипела она к девочке, но желала ей только счастья, и искренне расстроилась, когда узнала, что родители Нади погибли. После этого известия она тем более не могла девочку бросить. Снова выручил председатель. Посодействовал, где надо, похлопотал, и Даша на законных основаниях осталась жить у Василисы.
Хотя и не слишком шикарно одевались и ели, но, главное – война осталась позади! Вечерами Василиса, устроившись делать какую-нибудь работу, просила:
– Спой, Дарьюшка!
Девушка пела, выводя мелодии чистым голосом, и Василисе вспоминались счастливые годы, когда муж и сыновья были вместе с ней. К посиделкам иногда присоединялись другие солдатки и женщины, потерявшие своих детей, и подолгу не расходились, заслушавшись Дашу.
На всех праздниках она вскоре стала почётной гостьей. Ни одна свадьба не обходилась без песен в её исполнении. Верная подружка Груня всерьёз говорила:
– Ох, Дашка, надо тебе певицей становиться. Ты же так поёшь, что аж мурашки по коже бегут! Поговори с мамой Василисой, чтобы она тебя учиться отпустила.
Окончив школу, Дарья завела непростой разговор с приёмной мамой, но та прервала её на полуслове. Обняла, роняя слёзы, и зашептала:
– Лети, пой, моя соловейка! На весь свет пой, пробуждая в людях самое лучшее! Такой дар, как у тебя, грех прятать!
Всё получилось у Дашеньки. Почти всей деревней набившись в избу Василисы, смотрели односельчане по телевизору, как выступает их пичужка. Гордились певицей, а как же иначе!
Дарья приёмную маму не забывала. Письма приходили исправно. Всё та же Груня приносила их Василисе, и они иногда подолгу сидели, перечитывая рассказы о концертах, выступлениях, необычных встречах и даже – вот невидаль – о загранице. Каждое письмо Даша завершала обещанием выбраться в деревню, и спеть для мамы.
Василиса отвечала, что у неё всё хорошо, и чтобы Даша не беспокоилась, не срывалась с работы, и неизменно добавляла в конце: «Как приедешь, так и ладно. Я всегда буду ждать. С любовью, мама Василиса».
Посылки тоже приходили регулярно. Василиса так гордилась Дарьей, что даже фанерные ящики не выбрасывала, а уж про вещи и говорить нечего. Платки, жилетки, заграничные духи и баночки с кремами были для женщины вроде святыни. А уж что в деревне творилось, когда среди открыток известных артистов они Дашу увидели! Карточку приёмной дочки Василиса поставила рядом с фотографиями сыновей, и каждое утро и вечер начинала и заканчивала, мысленно обращаясь к детям, где бы они ни были.
Годы бежали, и однажды утром Василиса не проснулась. Телеграмму-молнию о смерти женщины, глотая слёзы, Груня лично отбивала подруге детства. Только всё равно опоздала Даша. Выступление в олимпийской столице у неё было, потом концерт в области, и почтальон певицу дома не застала. Печальную новость Дарье соседка сообщила, но только на следующий день после похорон Василисы.
На такси, наплевав на расходы, Дарья поехала в деревню. Попросила остановиться у кладбища. Без труда, по свежим венкам, увидела последний приют своей мамы Васи. Не заботясь о нарядном платье, сшитом на заказ, прильнула к земле, плакала, умоляла простить. А потом запела. Чистое сопрано полетело над погостом, вливаясь в звуки природы. Дарья исполнила все песни, которые любила Василиса, и те, что посвящала ей на концертах.
Всё спела, что задолжала за долгие годы обещаний, но на сердце легче не стало.
Автор: Любовь Лёвина
Источник: ladylike.su
