Трое вышли из автобуса. Дворняга черная впереди, человек, что говорится, на полусогнутых с рукой в собачьей пасти, как в капкане зажатой, да метис овчара пришибленный на поводке…
Их разлучили в детстве. Времена такие. Не справлялись. Или не хотели…
Вот и уехали с роддома вместо двоих детей с одним. Даже выбирать толком не пришлось — близнецы же. Одинаковые. Взяли того, который под руку попался. Виталькой назвали.
Подписали отказную на второго и были таковы. А от слов нянечки старенькой, что все про связь близнецовую твердила — отмахнулись. Мало ли какая там связь. Жизнь-то с одним проще будет, всё не два рта под боком.
Так и зажили. С одним. По-простому. А о втором и вовсе со временем позабыли. Нет его и все. Значит, и не было никогда.
А то, что сын один мается – это возраст такой…
Сначала вот в детсаду возраст. Капризный, спасу нет. Ищет все чего-то, куксится. Все ребятишки кучками — песочницы, качельки. Догонялки вот опять же. А Виталька как ломоть отрезанный, на столе забытый. Один…
В школе вот, тоже возраст. Двойки, драки. У директора в кабинете, как у себя у дома. Прямо к знакомому стулу проходит. Садится, дерзит. А взгляд больной. Маетный. Сам не знает, чего надо, чего не хватает.
Просто злит всё, раздражает. Будто душа на двое порвана, а ниток таких, чтобы сшить — не придумали. Больно. Выть хочется.
А всё же в институт поступил — чудо, не иначе. Спал, правда, почти все лекции, филонил. Компания дурная появилась. Выпивать, курить начал… По кривой дорожке пошёл.
Так и говорили соседям: «Дом – полная чаша, семья… Чего, дураку такому, не хватает?»
А Витальке не хватало. К двадцати годам до агонии, до скулежа не хватало. Стену ногтями царапал, с ума сходил. А потом поутих вроде.
Щенка-замухрышку в дождь с улицы притащил. Сказал с ним жить будет. Ругались конечно. Вонь да грязь дома, кому приятно? А он стеной встал. А через месяц и вовсе на съемную квартиру съехал вместе с собакой своей. Подработку нашёл. Институт поменял — на кинологическое перевелся.
«За ум взялся!» — выдохнули.
А он сгорел почти. Только за псину свою и держался. Гулять, кормить надо. Сдохнет ведь без него, кому ещё нужна-то на улице будет…
Вот и учился Виталька. Работал вечерами, чтобы угол у собаки свой был. Миска чтоб до верху наполненная. А сам – как придется. Иногда и вовсе поесть забыть хотелось. Да только у Ворона – так щенка черного, размером с волкодава вымахавшего, назвал – не забалуешь. Прикусит запястье. Рыкнет. И тянет, как вол, в сторону мисок своих. Ешь!
Ел, конечно… Не из мисок, понятно. Тарелку на стол ставил. Пельмени, котлеты. Голубцы вот иногда. Уж больно вкусные были. В соседней палатке на развес продавались.
Садился потом на пол, к стене спиной прислонялся, а голову к морде собачьей, улицей и дождем пахнущей, прижимал. И выли вместе. Как соседи терпели только?
Так и дотянул до диплома. А там профессор старенький помог, черт его знает, чего в студенте балбесе увидел. В центр кинологический определил. Не миллионы, понятно. А все ж поболее подработок ночных копеечка. И Ворона вот с собой брать можно.
Виталька натаскал за эти годы пса-то. Научил. Всю практику, считай, на нем и оттарабанил. С полуслова хозяина понимала дворняга здоровенная. А иногда и вовсе… Взгляда хватало.
Эти взгляды меж ними двоими особенными были. Будто канатами друг к другу притягивающими. На плаву удерживающими. И не понять, чьи глаза кого больше в плену держат. Серые ли — человеческие, от дыры в душе, до бездны разросшейся, потускневшие. Или собачьи. Карие, теплые. Живые. Привязанностью да пониманием наполненные…
Ворон первым-то и понял… Хотя нет. Унюхал сначала. Пока хозяин его бедовый овчаров да лабрадоров молодых для разных ведомств важных натаскивал, он по территории центра гулял. Черного кобеля здесь каждый знал. До того удивительного ума и послушания собака была.
А потому и не обратили внимания, когда Ворон в автобус запрыгнул. В том автобусе поисковики-спасатели напарников своих хвостатых, «курс молодого бойца» проходящих, с занятия очередного увозили.
А раз и Ворону в автобус этот нужно, значит, хозяин разрешил. Значит Виталька его где-то рядом. А когда лай да скулеж в автобусе-то поднялся, да мат знатный, такой, что у местной дворничихи Авдотьишны уши маковым цветом зажглись — спохватились.
Да только Ворон уже что хотел – успел. Нашел, кого искал. Кого, сам себе не поверив, унюхал. И смотрел потому снизу вверх в серые глаза незнакомого мужчины, чьего кобеля, бестолково скулящего, к полу автобуса прижимал. Порыкивал.
А когда понял, что заинтересовался человек, собаку свою приструнить готов… Прикусил вместо шкирки рыжей собачьей запястье загорелое человеческое.
Так и вышли втроем из автобуса. Дворняга черная впереди, человек, что говорится, на полусогнутых с рукой в собачьей пасти, как в капкане зажатой, да метис овчара пришибленный на поводке, хвост меж задних лап спрятавший.
Виталька когда эту процессию увидел, поперхнулся. Только и смог что «Фу!» выговорить. Да только Ворону больше-то и не надо. Он свое дело сделал. Привел к хозяину душу потерянную, совсем как Виталька пахнущую.
Пусть потрепал его в автобусе выводок собратьев черно-рыжий, пока люди что к чему соображали, поводки крепкие натягивали. Он всё равно бы не оступился. Уловил же уже след. Почувствовал…
Глупости это все, что собаки ничего не понимают. Для умной дворняги два плюс два сложить — плёвое дело.
Вот и гонял теперь Ворон пыль хвостом, на людей замерших посматривая. Догадаются ли? Поймут?
Разные же с виду-то… Виталька его вон – с бородой, на медведя-шатуна похож. А этот, пришлый, лысиной гладкой, как лампочкой сверкает. (Это уж потом расскажет, что на спор побрился, а там и понравилось…)
А глаза-то у обоих, словно отражение. Серые, маетные. Родинки-кругляшки на правых висках, как радисты друг другу семафорят. И улыбки кривые. Настороженные. И тоже… Одинаковые до безобразия.
И плачут мужики оба похоже. Скупо, что ли. Украдкой. Чего стыдятся, непонятно? И не наговорятся всё никак. Хорошо, что дверь тренировочной открыта. А рыжий, после автобуса силу Ворона почувствовавший, не ерепенится больше.
Ворон, так уж и быть, потянет за поводок, у ног копии хозяина валяющийся. Выведет бестолкового недоовчара по нужде. Даст людям время для них двоих. Им оно, ох, как надобно. Такие дыры огромные в душах развороченных. Кто знает, сколько времени зарастать будут?
А слушать все же интересно. Ворон даже уши в сторону разговора тихого навострил…
Надо же, судьбы какие — будто одна на двоих поделена. С детства оба места себе не находили. Как две половинки механизма одного, друг от друга оторванные. Маялись. Только вот собаками своими и спасались.
Витька-то, близнец хозяйский, тоже охламона своего, оказывается, с улицы щенком подобрал. Тоже в рыжий загривок всю боль да печаль выплескивал. Он и в поисковики-то потому и пошел, что всю жизнь в поиске сам не зная чего был…
А сейчас вот нашел. Встретил. Будто плотину в человеке прорвало – откровенничает. Вот уж и до сегодняшнего дня добрался:
— А уж когда твоя дворняга черная моего Грача к полу прижала, — Витальке, его внимательно слушающему, рассказывает…
Ворон даже морду лапой после слов этих прикрыл. Не заржать-залаять бы! Ишь ты, Грач! Ну точно, близнецы. Даже клички, и те похожие выбрали. Одинаковые.
Видать, и правда, сквозь года да расстояния друг друга чуяли. Неразлучники.
Автор ОЛЬГА СУСЛИНА
