Двое детей было у Евдокии Кузьминичны — Машка и Ванечка. Вернее, Ванечка и Машка. Как же ей хотелось, чтобы было наоборот: сначала нянька, потом лялька, но увы… Машка родилась на два года позже Ванечки. Ну да не беда. Хорошо, что хоть разница небольшая была.
Теперь важно было правильно воспитать дочку, и Евдокия Кузьминична взялась за дело. Уже к трем-четырем годам Машка знала, что она всегда и во всем должна уступать брату, потому что он будущий мужчина. Никогда не должна первой затевать ссор, она же девочка, должна быть терпеливой и молчать, даже если ее обижают.
Вообще, то, что она девочка, Машка считала большим недостатком. Ей многое не позволялось. Например, она не могла брать игрушки или карандаши брата, а он мог взять любую ее вещь тогда, когда хотел — он будущий мужчина. Ему нужнее. Машка же даже возмутиться не имела права.
К тому же, из-за «тыжедевочка» у Машки были обязанности, а у Ванечки — нет. Машка даже не помнила, с какого возраста ее заставляли убирать игрушки за собой, но лет с пяти она должна была убирать их и за братом. Мыть обувь не только свою, но и Ванечкину. Мыть посуду не только за собой, но и за братом.
Когда Машка подросла еще немного, в списке обязанностей появился уход за вещами брата: она должна была гладить его школьные рубашки и даже чинить его одежду. По мелочи, конечно — пришить пуговицу, заштопать небольшую прореху, зашить порванный карман. Ну и, конечно, каждое утро она гладила его пионерский галстук. Почему-то мать считала, что это важнее всего — наглаженный галстук.
Пожалуй, единственным плюсом в «тыжедевочка» было то, что мать не заставляла Машку хорошо учиться. Казалось, она вовсе не интересуется учебой дочери. «Тыжедевочка, — говорила она, — зачем тебе учиться? Тебе замуж удачно надо выйти». Но учиться Машке нравилось. Не всегда учеба давалась легко, помочь ей было некому, но она упорно сидела над книжками и восьмилетку закончила без троек.
«Какой тебе институт? Зачем? — удивилась мать, когда Машка сказала, что хочет учиться дальше. — Профессию получай, да замуж выходи. » Машка так и сделала: поступила в техникум и вышла замуж, едва ей исполнилось восемнадцать. А Ванечка поступил в институт. Не самый хороший и только на вечернее отделение, но все же. Он хотел стать инженером, и мать его всячески поддерживала: сама она закончила школу рабочей молодежи и всю жизнь работала на фабрике. Ей очень хотелось, чтобы ее сыночек получил хорошее образование.
Машка, тем временем, ушла жить к мужу и свекрови. Они вдвоем занимали одну комнату в двухкомнатной квартире. Во второй жила старенькая бабулечка, о которой помнили только в поликлинике да на почте, откуда к ней каждый месяц приходил почтальон и приносил пенсию.
Тесновато было, конечно, особенно когда родился Егорка, но Машка не унывала. Тем более, что свекровь сразу прониклась к ней: невестка работящая, не капризная, все умеет, старшим не перечит. И внучка, вон какого здорового родила — аж четыре кило! Богатырь!..
Бабулечка за стенкой тихо отошла в мир иной, и ее комнату всеми правдами и неправдами удалось отвоевать. Теперь семья Машки жила в своей, отдельной квартире.
Ванечка тем временем, закончил институт, устроился в НИИ, женился, развелся, снова женился и снова развелся. Во втором браке у него родился ребенок, на которого он платил алименты, но Евдокия Кузьминична с этим внуком общаться не желала: раз невестка сбежала от Ванечки, развалила семью, значит, что-то здесь нечисто. К кому ушла-то? Не к настоящему ли папаше ребеночка?..
Впрочем, с Егоркой, сыном Машки, она тоже общалась не слишком часто, только по большим праздникам. Но хотя бы признавала, и на том спасибо.
…Евдокии Кузьминичне не было и семидесяти, когда у нее случился инсульт. Вот так — внезапно: сидела на скамеечке возле подъезда, обсуждала с товарками наглую молодежь, вдруг стала заговариваться, а потом и вовсе завалилась набок… Врачи сделали все, что смогли, но, даже учитывая то, что помощь ей оказали сразу, дело было серьезным. «Поражение очень большое, — объяснил доктор заплаканной Машке. — Дело времени.»
И Машка вернулась в родной дом. Она ухаживала за матерью, которая была парализована и даже не говорила. Редко-редко среди несвязного мычания можно было понять что-то членораздельное. Машка делала ей массаж, переворачивала мать с боку на бок, кормила из ложечки, что-то рассказывала и читала книжки.
Но все это было вечером, потому что весь день Машка работала. На время ее отсутствия к матери приходила пожилая соседка, медсестра на пенсии, которой за уход отдавали всю пенсию Евдокии Кузьминичны. А Машка молча тянула лямку и не жаловалась. Ей было невероятно тяжело — и морально, и физически.
Она уставала от бессонных ночей, от вечной нервотрепки, от того, что свою семью видела раз в неделю. Она была очень благодарна мужу и свекрови, что они не просто справляются. но еще и пытаются что-то приготовить самой Машке: муж привозил кастрюльки и чистую одежду, помогал перевернуть или вымыть тещу, крепко обнимал Машку и уезжал домой — сын готовился к выпускным экзаменам в школе, надо было помочь.
Когда Машка упала в обморок на работе, то поняла, что силы на исходе и надо что-то менять. С огромным трудом она нашла телефон Ванечки и сумела дозвониться ему. Пока мать была в больнице, он два раза навестил ее и больше за это время не появлялся. Правда, после звонка Машки, примчался в тот же день.
«Значит так, — сказал он ей, когда они сидели на кухне. — Я все понимаю. Но и ты меня пойми. Квартиру мать успела приватизировать. На себя. У тебя жилье есть, а я… Ты же знаешь — все бывшим оставил. Так что давай так: я тебе, конечно, помогу за матерью ухаживать, но ты пишешь расписку, что после ее смерти квартира будет моя. Ты не претендуешь.»
«Ваня, тише!» — Машка испугалась: мать почти не говорила, но со слухом у нее было все в порядке, а Ванечка говорил очень громко. «Чего — тише? Она что, что-то соображает? Да даже если и соображает — какая теперь разница?.. Расписку писать будешь?» — «Ванечка, — Машка расплакалась, — да неужели ты думаешь, что я бы с тобой квартиру делить начала? Я бы тебе и так ее отдала… А ты… Как ты можешь?…»
«Расписку писать будешь?» — повторил Ванечка, и Машка кивнула: «Напишу», а когда вошла в комнату, увидела, как по щекам матери бегут слезы. Похоже, она все слышала…
…Всего через неделю, в одну из редких ночей, которые Машка проводила дома, ее разбудил звонок Ванечки: «Приезжай прощаться».
…»Маш… ке… — едва слышно прошелестела Евдокия Кузьминична, и Машка с Ванечкой наклонились к ней ближе: — Ти… ти… тиру… Маш…ке» — «Что такое?» — встрепенулся врач «скорой», бригада которой прибыла несколько минут назад. — «Ничего, — глядя в глаза Машке, ответил Ванечка. — Что-то бессвязное… Увы… Она уже не с нами…»
Машка навзрыд заревела и схватила мать за руку: «Я люблю тебя, мамочка и всегда любила,» — тихо шептала она. — «До…чень…ка,» — с огромным трудом выдохнула Евдокия Кузьминична. Первый раз в жизни…
Источник: Посиделки тет-а-тет
