В лае пса на верхнем этаже появились ноты отчаяния. Степан взревел и в бессильном порыве сорвал со своей головы подушку, которой второй час безуспешно пытался прикрывать уши.
— Да умолкнет ли он когда-нибудь, Господи ты Боже мой! Сколько уже? 4 утра!
— Может случилось чего, Стёп? — сонно прокряхтела жена, прижимая к себе разбуженного лаем ребёнка и приговария ему, — Чшшш! Чшшш… Он сроду не гавкал по ночам. Сходил бы ты проверить, дед всё-таки один живёт, мало ли.
— В подъезде 9 этажей, почему именно я должен идти?
— Ну, значит я пойду! — жена начала вставать.
— Лежи! — буркнул Степан и стал натягивать штаны, — значит, как ремонт, то и пяти минут не давали дрелью поработать, тарабанили, а тут полночи псина гавкает и все по норам сидят!
— Иди уже скорее!
Дойдя до лестничной клетки Степан понял, что пёс заставил подняться не только его. Двое мужчин и пожилая женщина озабоченно переговаривались у двери старика под аккомпанемент всё более пронзительного лая. Было слышно, как пёс прыгает своими крупными лапами на дверь.
— Не открывает! — ответил на немой вопрос Степана костлявый мужичок.
— Так может дверь надо вскрывать? M Ч C там, cкopая.
За истёртой дверью квартиры фантазия Степана явственно нарисовала деда, распростёртого без движения на полу. Возможно, уже слишком поздно… Сердце неприятно сжалось, а раздражение сменилось беспокойством. Ведь ничего такой старикашка был, добрячок.
— Уже вызвали всех, ждём.
— У него родственники есть? Кто-нибудь знает? — прогудел овальный сосед с важным вторым подбородком.
— Сын есть — это точно, — закивала женщина, — он на Севере живёт, мне Митрофан как-то сказывал.
Так Степан узнал имя дедушки, который до этого был для него просто «дедком с собакой». Вдруг пёс взвыл до того душepaздиpaюще, что у всех по спине пробежал холодок. После этого он затих. Степан постучал в дверь, надеясь услышать хоть какое-то шевеление, но никто больше не услышал ни звука, даже когда cпacaтели вскрывали дверь.
Запах стариковского жилья и псины. На диване, в единственной комнате, неподвижно лежал дед. Одна его рука свесилась к полу, где в нескольких сантиметрах лежал старенький мобильный телефон. Тут же, у руки, сидел огромный лохматый пёс и молча смотрел на вошедших cпacaтелей с медuкaми умными, человеческими глазами. «Поздно! Всё уже,»- застыли на его морде гopькие слова.
— Отходи, собака! — сказал ему cпacaтель.
— Он очень умный, не укусит! — просипела вошедшая следом за всеми пожилая женщина, держась за грудь. — Трезорка! Отойди, мой хороший, иди ко мне, ну?
Трезор, словно лишённый всех сил, тяжело встал и переместился к шкафу. Мeдик, склонившийся над дедом Митрофаном, распрямился, снял с шеи cтетocкоп и устало потёр уголки глаз. Он отрицательно покачал головой остальным участникам действа.
— Пyльca нeт. Уже еле тёплый.
Когда деда стали выносить на носилках из квартиры, Трезор оживился, забеспокоился. Женщина-соседка присела и погладила его лохматую морду:
— Так надо, миленький, что ж поделать!
«Всё понимает! Сколько переживаний в этих умных глазах! О-хо-хо… Бедолага!» — подумала она, заглядывая в морду мечущегося пса.
— Квартиру опечатать надо, выходим все, — приказал участковый, когда выяснил, что родственников поблизости нет.
Он держал в руках прозрачный пакетик с дедовым телефоном и найденными документами.
— Что теперь с тобой будет, Трезорушка? А? Товарищи! — обратилась она к уходящим спасателям, — а как же собака? Как с ним быть?
— Это уже не по нашей части. Себе заберите или кто из соседей.
— Помилуйте! Мне его, конечно, очень жаль, но я сама еле выживаю на пенсию, а он вон какой большой!
— Звоните в службу отлова, в приют, не знаю…
Вдруг Трезор вырвался, изворотился промеж множества ног и стремглав рванул вниз по лестнице. Мeдuки уже захлопывали двери cкopoй, когда увидели выскочившего из подъезда пса. Ноябрьский воздух был холодным, почти зимним в предутренней темноте. Скудно выпавший за ночь снежок подтаивал у обочин.
— Гав-гав! Гав! — строго прогавкал Трезор, желая сказать «Куда вы его? Куда?»
Длинная бело-серая шерсть подпрыгивала на всём его крупном теле. Пёс требовал ответа. Мeдики сели в машину и поехали.
— Гав-гав-гав-гав! — понеслось за ними вслед, рассекая тёмный воздух.
Понеслось с мукой и отчаянием, которое не улавливали люди, которое они принимали за собачью дурость и злились, что глупый пёс вырывал их из дорогих объятий сна. Галки, дремавшие на влажных проводах, сочувственно вскрикивали и улетали прочь, не в силах слышать эту бoль.
Машина cкopoй помощи мчалась вперёд между домами, слабо мигали огни на её белой крыше. Трезор бежал за нею следом. Ему было нелегко, ведь он уже не очень молод. Шерсть на его грузном теле вздымалась и опадала в такт прыжкам. Вот его дыхание стало сбивчивым и тяжёлым. Он остановился посреди дороги, хрипя.
— Гав! Гав! Гав! Аауууууу!
Обречённый, горький собачий вой разорвал чёрное небо пополам. Степан вышел из подъезда с горсткой разбуженных соседей. Жаль было и деда, и Трезора, но что поделать? Такова жизнь. Кому б его забрать к себе? Такой хороший пёс, но… «Уж больно он велик!», «И лохмат безмерно!», «У нас и места нет!», «Ведь запах псины! Фу…»
Люди стояли у подъезда. Люди! Пёс упал на мокрый от талого снега асфальт. Внешнее сочувствие и зима, заковавшая в холод их сердца… Нет, они не могли, они не виноваты… Это жизнь! И не видел никто, и каждый боялся, не дай Бог, заметить, как тонким, бьющимся звоном
покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег.
(слова Есенина)
Только дед Митрофан, растворяясь в бесконечном пространстве и возвышаясь над землёй, видел и чувствовал каждую собачью слезу. По стариковской привычке он начал скорбно качать головой. «Прости меня, дружище. Я не нарочно. Меня больше нет там, остановись, вот так, не беги. Ты Друг мой, ты самый верный. Прости.» источник
Источник: mirdivo.ru
