Нерода

Недавно, стоя на остановке, увидела прямо умилительную сцену. Молодая мамочка катила двойную коляску, а в ней два младенца – молодца, одинаковых с лица, такие бутузы упитанные. Малыши спали в колясках, и мамочка зацокала каблучками дальше, чтоб лишний люд не глазел на ее крошек.
— Вот хорошо, подумала я вслух, – один раз родила, и двое детей сразу.
— Ой, не скажи, детка, – сказала вдруг сидящая на лавочке бабулька.
– Я всю жизнь акушеркой проработала, всякого насмотрелась да наслушалась. А для одной бедной женки дети превратились в сущую пытку. Была у меня в молодости подруга – Лина. Красивая и здоровая блондинка. Кровь с молоком, одним словом. Таким бы только детей и рожать. Линка замужем была, жили с мужем душа в душу, но детей не рожала. Жаловалась на свою беду мне. Забеременеет нормально и выносит почти до срока. Но за несколько недель до родов ребенок вдруг умирал в утробе матери. Никакие сохранения, никакие постельные режимы не помогали.
— Холод накатывает на меня, – жаловалась Лина, – прямо морозом будто сковывает руки и ноги. А потом ребенок замирал и уже не бился под сердцем.
Линка ходила спокойная на ранних сроках беременности, но, когда живот начинал лезть на нос, начинала кутаться в теплое, даже летом. И все равно появившийся в ней внутренний холод убивал ее плод. Лина жила на грани безумия. Я была свидетельницей многих ее истерик. Водила ее по блату к лучшим врачам, но результат был один и тот же. Лину признавали абсолютно здоровой и советовали лечить нервы. Видя такое дело, я уже посоветовала ей искать не врача, а бабку-шептунью. Стала она таскать тормозки уже бабкам. С каждым разом нарвавшись на шарлатанку, подруга становилась все мрачнее. Что самое обидное, у Лины была родная сестра Галя, ничем не приметная шатенка, и у нее было двое детей. Лина души не чаяла в племяшках, но очень хотела своего ребенка.
— Ну почему у Галки есть дети, а я не могу родить? Где справедливость? – плакала Лина.
И снова пошла к бабке, в последний раз уже: «Если еще и эта окажется обманщицей, тогда уж нет им веры», – сказала подруга.
Потом я не видела Лину дня три, а когда решила-таки сходить к ней в гости, увидела ее в плачевном состоянии. В квартире витал запах валерьянки, корвалола и еще каких-то лекарств. Лиина, растрепанная и неухоженная, чего за ней раньше не замечалось, завела меня на кухню и поставила на стол бутылку водки и банку с помидорами.
— Ты что творишь, Линка?! – ужаснулась я.
– Я тебя никогда такой не видела, а что муж твой скажет?
— А ничего не скажет. Отпустила я муженька на все четыре стороны. Пускай ему другая баба детишек рожает. А я – нерода.
— Ты же к бабке должна была сходить? – перевела я разговор в другое русло.
— А я и ходила к ведьме одной. Не обманщице, кстати. Такого страху натерпелась, хорошо, что блондинка, а то бы поседела вся враз. Баба эта меня в баньке в тазу помыла, а потом стала в таз с водой смотреть. Долго смотрела, да головой качала горестно. А потом говорит: «Не вижу я в твоей судьбе ничего хорошего, да для верности еще спрошу кое-кого. И ты слушай того, кто придет, да орать и молиться не вздумай, я рядом буду. Не бойся». Дождались мы ночи. Старуха меня опять в баньку повела, да не мыться на сей раз. Начертила она мелком на полу квадрат виде гроба. Меня раздела и туда положила. Руку мою левую обмазала сметаной и медом и выставила ее за меловой квадрат. Затем в рот мне сунула мочалку: «Чтоб не кричала». А сама села в углу баньки, стала в руках перебирать какие-то травы, да напевать что-то. Не знаю, сколько я так пролежала, да тут на меня снова накатил знакомый внутренний холод. Дверь внезапно распахнулась, и я увидела на порожке младенца. На вид ему было месяца три, но он резво перебирая ножками, заскочил в баньку и подошел ко мне. И тут я поняла, что передо мной не младенец, а самый настоящий черт. Голова громадная, лобастая, щеки обвислые, глазки – презлые. Пародия на младенца. Войти в квадрат, он, вероятно, не мог, но уцепился в мою измазанную сладкой сметаной руку и стал жадно ее облизывать. Он все принюхивался да причмокивал, а потом указал пальцем на мой живот и сказал: «Нерода».
— Сгинь, сгинь, уйди! – заорала в углу бабка.
Чертенок, семеня кривыми ножками, выскочил вон, а я, наконец, выплюнув мочалку, заорала дурным воем. Затем залилась слезами. — Почему, бабушка? Почему нерода?
— А ты, девка, все знать хочешь? Зачем тебе, ведь, узнав все, и вовсе покой потеряешь.
— Да скажи, бабусь, уже мне все до конца. Зря, что ли, я твоих чертей с рук кормила?
— Ну, слушай, девка. За грехи своей прапрабабки страдаешь. Красивая у тебя она была. На тебя очень похожая. Тоже белокурая и дородная. Только позарилась она на чужое. Увела чужого жениха у одной девицы, чуть ли не со свадьбы. А брошенная невеста меж тем уже была беременная. Это сейчас можно рожать без мужа, а в те времена это был позор и грех. Несчастная девка, тем не менее, не стала от ребенка избавляться. Все надеялась, что жених к ней все-таки вернется, что совесть его замучает. Надеялась до последнего, пока не узнала, что он с разлучницей, то есть с прапрабабкой твоей, не пошел под венец. Были как раз морозы лютые, и, узнав, что венчание состоялось, пошла она с огромным животом своим в степь, куда глаза глядят, да там и замерзла. Перед смертью прокляла она всех белокурых потомков твоей прапрабабки. И теперь, доносив до родов дитя, ни ты, ни твои сестры-блондинки не сможете родить его живым. У сестры твоей дети есть, потому что волосы у нее темные, а тебе не повезло. Узнав это, я схватилась за голову, ведь у Галки моей младшая Танечка – пепельная блондинка. Неужели и ей суждено быть бесплодной? — И откуда же ты, бабушка, знаешь о моей бабке все?
— Так, милочка, на то я и ведьма. О тебе мне все водичка показала. Видела я в ней и прапрабабку твою, и невесту брошенную, и ее смерть в сугробах. Вот потому на тебя холод и накатывает, когда ребенок в утробе гибнет. Чувствуешь ты муки той несчастной несостоявшейся матери. Ничем тебе помочь не могу. Грехи предков тяжким бременем ложатся на плечи потомков. Радуйся, что у тебя есть племянницы, и по бабкам больше не ходи. Я для того тебе черта привела, чтобы ты пустых надежд больше не питала. Спровадила меня бабка домой, а я сразу же по приезду спровадила своего муженька из дому. Тем более, что у него на стороне уже есть краля. А я, как дура, ничего не знала до последнего. Так мне равнодушно теперь все. Только о племяшке Танечке душа болит.

А потом Лина вообще спятила – шарахалась от маленьких детей и особенно младенцев. В каждом младенце видела того самого бабкиного черта, который ее назвал неродой. Все чаще заглядывая в бутылку, Лина из красавицы блондинки очень скоро превратилась в бедолагу с циррозом печени. Умерла тихо и бесславно. Но дело в том, что ее племянница Таня, выросла стройной красавицей, вышла замуж, а детей нет. Тут-то и вспомнила я все, что мне Лина рассказывала, но никогда не расскажу об этом Тане.