Служба закончилась, и к отцу Владимиру подошёл худой измождённый человек. Звали его Александром, но в посёлке его иначе как Сашкой не называли. Сашка Ионов. Руки его были густо покрыты татуировками. Лицо бледно. Он шмыгнул носом и спросил, пытаясь заглянуть в глаза батюшке:
— Так что, думаете, не опоздал я с покаянием?
— Конечно нет, сын мой. Господь всё видит, всякое покаяние примет. Все мы, дети его, равны перед ним.
Сашка снова шмыгнул носом и признался:
— Страшно мне, батюшка.
— Не нужно смерти бояться. – назидательно ответил отец Владимир двадцати семи лет от роду этому растерянному сорокалетнему мужику. — Нужно готовиться к ней. Ты готовишься. Нашел в себе смелость, покаялся, встал на путь исправления. А смерть – это просто переход в царствие Божие. Там хорошо.
Сашка усмехнулся.
— Чем же?
— Да хоть и тем, что хворей нет. Болезни – муки тела. Душа очистится и полетит свободная к Господу, отцу нашему. Или ты зря пришел? Или не веришь искренне?
— Хочу верить я, батюшка. Да только вот… пришел бы я сюда, если бы не заболел – не знаю. Разве это искренне?
— Так ты не одинок, сын мой. Каждому знак нужен. Человек такое создание, пока гром не грянет – не перекрестится. Слыхал, наверное?
— Слышал. Хорошая поговорка. Только больно уж жесток знак-то.
— Ступай с Богом. – отец Владимир перекрестил Ионова. — Приходи к вечерне. Бог поможет смириться и принять. Ступай…
Батюшка посмотрел в сгорбленную спину удаляющегося Ионова и тихо сказал себе под нос:
— Какова жизнь – таков и знак. Господи, прости. – перекрестился.
Пошёл в трапезную. Согрел чайник. Распахнулась дверь и на пороге появился отец Борис. Долгие годы он был единственным служителем небольшого поселкового храма. Владимир обрадовался компании. Он любил попить чайку и поговорить с наставником.
— Спокойно смогу уйти на покой. – к который раз повторил Борис, демонстративно кряхтя.
На самом деле он вовсе не был так уж дряхл, больше прибеднялся. Как он, бедный, устал.
— Рад я, что не погнался ты в столицы за длинным рублем. – продолжил отец Борис. — Уж как хвалили тебя в семинарии, вижу – не зря. Правильно, сынок, родину любить надо. Где родился, там и пригодился. А я с легкой душой приход оставлю.
— Мне тут хорошо. Я никогда и не хотел уезжать. Не такая уж у нас глушь, поселок большой, развитой. Прихожане славные.
— И Александр славный? – прищурился Борис.
— Славный заблудший человек. Не был бы славным – пошел бы в разнос напоследок. А он к Господу пришел.
— Так сие от страха, дорогой мой. От животного страха перед смертью.
— Ну так что же? У кого нет его, страха этого. Все боятся. Я понимаю его.
— И ты боишься?
Отец Владимир задумался, прежде чем ответить.
— Я – нет. Хотя… а может какой-то своей животной частью и боюсь. Не святой, и слава Богу.
— Ну-ну, не прибедняйся. С твоим отношением к службе и прихожанам у тебя все шансы стать святым.
— Батюшка, побойтесь Бога! Грех так говорить. Какое уж там отношение? Я верю в то, что делаю, вот и всё.
— Рад. Очень рад. В надежных руках приход оставляю.
Фото из открытых
ов Яндекс
На вечерне Ионова не было. Владимир заметил. У него был первый такой случай – отпетый грешник, умирающий от рака, пришедший в храм. Батюшке казалось очень важным, чтобы Сашка поверил. Чтобы перестал трястись от ужаса перед смертью бренного тела. А он вон не пришёл. Может, решил лучше водки выпить, чем лоб в молитвах разбивать? Эх…
Закрыв все двери в церквушке, осенив себя крестом, батюшка вышел из ограды и направился домой. Идти было недалеко. Он не оборачивался и не заметил, как из кустов вышел человек, догнал его крадущейся походкой, и опустил ему на голову кирпич. Изо всех сил, с размахом. Владимир даже понять ничего не успел. Медленно осел и растянулся на земле, глядя остановившимися глазами в тёмное небо. Сашка Ионов отбросил кирпич и сказал:
— Прости, батюшка. Придется тебе первому в царствие небесное пойти. На разведку, так сказать.
В коридоре больницы собралось много народу. Врач, препятствующий проходу полицейского в палату реанимации. Полицейский, желающий получить показания от пациента. Священник, нацелившийся исповедать и причастить больного на всякий случай. Победил врач. Ему всё-таки удалось в конце концов убедить капитана Семёнова и отца Бориса, что Владимир находится не в том состоянии, чтобы показания давать и исповедоваться. Без сознания пациент. Побузив немного для порядка, служитель закона и служитель церкви были вынуждены покинуть больницу. Отец Борис молился, чтобы Владимир выкарабкался. Семёнов думал, что есть свидетель нападения, да и Ионов признался – может, и Бог с ним, с потерпевшим? Пусть себе выздоравливает. Если повезёт. Лишь бы начальство не слишком допекало его по поводу этих показаний…
Ситуация была критическая, но батюшка выкарабкался. Открыв глаза, он увидел врача, который измерял ему пульс. Последнее, что помнил Владимир, это как он вышел из церкви и пошёл в сторону дома. Потом наступила темнота. После он просто открыл глаза, и всё. Сколько прошло времени – Владимир понятия не имел.
Врач, Олег, увидел, как батюшка смотрит на него. Взгляд серьёзный, строгий. Но… живой. Умирающие смотрят иначе.
— Вот это здорово! Напугали вы всех, батюшка. Как чувствуете себя?
Голос Владимира был отрешён:
— Не чувствую пока. Непонятно.
— Ну, это нормально. Голова болит?
— Нет… ничего не болит. А что со мной случилось?
— Вас ударили по затылку, пробили голову. Выжили вы чудом. Мы уж думали, всё. Клиническая смерть, три минуты. Поблагодарите Бога вашего как следует, видно такие служители ему здорово нужны.
— Клиническая смерть… то есть, я был мёртв? Так долго?
— Грубо говоря, да. Тут как повезет, не все назад возвращаются.
— Кто же меня? Неизвестно? – равнодушно поинтересовался Владимир.
— Да известно уже. Сашка Ионов. Зек местный. Не учёл, что люди у нас любопытные, и в окна смотрят. Петровна, рядом с храмом которая живёт, и скорую вам вызвала. И полицию. Так эта полиция доблестная в лице Семенова так и рвётся к вам. Раз в день приходит. Сообщить, что вы можете общаться?
— Да, как хотите. Пусть приходит. Мне все равно. Сашка, значит. А где он сейчас?
— В лазарете. В городской тюрьме. Вроде плох совсем.
— Так ему в больницу надо. Какая там помощь, в лазарете.
— Будет вам святого-то включать. Он вас чуть не прикончил. Да и поздно ему в больницу, его оттуда недавно умирать выписали. Никто ему не поможет, не беспокойтесь понапрасну. Радуйтесь лучше, что выжили.
— Всенепременно последую вашему совету. Я посплю, пожалуй.
Олегу стало не по себе от равнодушия пациента. Может удар повлиял на психику батюшки? Такое сплошь и рядом.
— Вам что-то нужно?
Ну, может он хоть есть, например, хочет.
— Нет. Больше ничего. – Владимир закрыл глаза.
Фото из открытых
ов Яндекс
Батюшка вышел на крыльцо больницы, опираясь на палку. И обнаружил, что его уже ждут. Отец Борис собственной персоной. Владимир подавил вздох, обернулся на Олега, который вышел его проводить. Кивнул, благодаря. Подошёл запыхавшийся Борис.
— А почему с тростью?
— Голова кружится. У меня еще больничный на две недели.
— Так я подвезти хотел. До дома.
— Спасибо. Пройдусь. Давно не ходил по улице. – Владимир прошёл мимо Бориса.
Священник и врач удивленно смотрели ему вслед.
— Не находился видать еще. – с досадой сказал Борис, и повысил голос, чтобы быть услышанным. — Сашку Ионова похоронили вчера. Мать его искала тебя, Владимир. Если придет, что сказать? Когда будешь?
Он не оглянулся и не ответил. Борис с Олегом переглянулись. Как-то всё было слишком странно.
Владимир сидел на лавочке у свежей могилки. Одинокий веночек от матери. Кособокий дешевый крестик. Батюшка пил водку из горла. Морщился. Остатки вылил Ионову на землю:
— Спасибо. И прости за дезинформацию. Ну… бывай.
Он ушёл, пошатываясь. В голове было пусто. В душе тоже.
Через пару дней Владимир ехал по посёлку на мотоцикле. В кожаной куртке и джинсах. Люди переглядывались и перешёптывались, но ему было всё равно. Он припарковался около забора бабки Натальи. Снял кожанку, взял лопату, стоявшую у дерева, и принялся копать.
Наталья вынесла ему квасу. Холодного.
— Кваску тебе несу! Я уж тебя сегодня-то и не ждала…
— Да как же? Я сказал: доделаю завтра. Тут осталось-то. – он отпил квасу, вернул стакан.
— Чем же я тебя отблагодарю? Денег нет, а самогонку ты не пьёшь…
— Не. Не моё. Я честно пробовал!
Наталья рассмеялась, глядя, как ловко батюшка управляется с лопатой. Золотой парень.
— Ну, вот и всё. Принимай работу!
Вечером Владимир сидел с гитарой на лавочке недалеко от спортплощадки. Верный железный конь стоял неподалёку. Тут же кучковалась молодёжь. Смотрела на батюшку с удивлением. Прислушивалась к песням. Владимир допел и закурил. Парни с девчонками внутренне ахнули. Он спокойно докурил, затушил бычок и выбросил в урну. Заиграл какой-то перебор, глядя на симпатичную Таню. Она краснела и смущалась. Один из парней, Толик, попросил:
— Отец Владимир, а спойте еще.
— Не спою!
— Ну что вам, жалко? Классно ж поете.
— А тебе трудно запомнить? Никаких отцов. Просто Вова. Можно на «ты».
— Чёрт, братан. Прости. Я не привыкну никак.
— Владимир, так вы всё? Больше в церкви не служите? – спросила Таня, набравшись храбрости.
— Нет. Каждый должен служить там, где он на своем месте. Моё место не в храме.
— А почему? – уточнил Толик.
— Так жизнь повернула.
Он наиграл и напел пару строк Макаревича про новый поворот. Толик присел рядом с Владимиром на скамейку.
— А мне в армию через три недели. Служить.
— Готов?
— Морально – да. Физически – не знаю. – вздохнул Толик.
— Я на турнике качаться начал. Приходи завтра утром заниматься. – предложил Владимир.
— А куда?
— Да, сюда вот. На площадку.
— Че, правда?
— Правда-правда. В восемь утра. Не проспишь?
— Ух ты. Нет. Приду. – обрадовался Толик. — Все равно надо привыкать к подъему.
Владимир кивнул, и запел следующую песню.
Утром, когда Толян, потирая глаза, пришёл на площадку, то увидел, что Вова собирает мусор. Складывает в большой черный мешок.
— А вы… а ты чего делаешь?
— Порядки навожу. Неохота в бардаке заниматься. Присоединяйся. Мусор вынесем и вперед, на турник.
И кивнул на вторую пару перчаток на скамейке. Толик взял их, надел, и помог прибрать площадку. Они вынесли мешок на помойку, и вернулись к турникам. Владимир был в хорошей форме. Толику было непросто за ним угнаться, но он старался.
— Давай-давай, не халявь. В армии это все тебе пригодится. Сейчас еще отжиматься пойдем. – подбодрил Вова.
— А ты откуда знаешь? Служил разве?
— К сожалению, нет. Ну, ничего. Подготовим тебя, за себя и за меня отслужишь.
— Это ты, конечно, грамотно придумал. – фыркнул Толик.
И они дружно расхохотались.
Тем же вечером Вова гулял по посёлку с Таней. Держал её за руку. Чувствовал странные, доселе неведанные эмоции.
— Ну, вот. Я тебя проводила. Теперь пойдём меня провожать. – сказала Таня.
— Пойдём.
— Здрасьте. А уговаривать меня кто будет?
— А надо? Хорошо. Тань, пойдём ко мне. Кофе пить. Приставать не буду.
— Точно не будешь?
— Конечно! Если сама не захочешь – не буду точно.
Таня улыбнулась и потянула Володю за руку к калитке. Он положил ей руку на плечи, и они вошли во двор. Однако, там их ждал сюрприз – отец Борис, присевший на крыльцо отдохнуть. Увидев молодёжь, он тяжело поднялся на ноги. Через полминуты Тани в ограде уже не было. Только удаляющийся стук каблучков по улице.
— Вовремя вы, батюшка. – усмехнулся Владимир.
— Ты что ж творишь? Больничный продлил?
— Выздоровел наоборот. Исцелился. Считайте, уволился. Я думал, и так всё понятно.
— Как ты можешь? Ты служитель храма. Такие вольности тебе с рук не сойдут. Хватит дурить! Возвращайся на службу немедленно. И я закрою глаза на этот твой… творческий отпуск.
— Нет.
Отец Борис придвинулся к нему:
— Что-о-о? – голос старика дрожал от гнева.
— Вы слышали, что. Я сказал: нет. – совершенно спокойно повторил Владимир.
— Ты можешь хоть объясниться, чёрт тебя дери!
— Я больше лгать не буду. Не хочу людей обманывать.
— Ты о чём говоришь? Что с тобой происходит?
— Я живу. И ничего больше. Тут живу. На земле. Пока могу. И буду жить. Вот и всё. Как хочу, буду жить. Как чувствую.
Владимир повернулся, чтобы уйти в дом.
— Ты спятил, да? Тебе пробили голову, и ты сошел с ума? Признайся!
Владимир повернулся:
— Признаюсь: Бога нет.
Отец Борис в ужасе отшатнулся.
— Что ты такое говоришь, несчастный?..
— Я был мёртв три минуты. Бога нет. Ничего там нет. Тьма и пустота. Я теперь это знаю точно. Пока я вижу свет – я буду делать то, что хочу я. То, от чего мне хорошо. А врать… врать я больше не могу. Извините, Борис Викторович. Прощайте.
Он скрылся в доме. Отец Борис стоял на крыльце, как громом поражённый. Стоял, прижав руки к груди. Не понимал, что делать. Позабыл слова молитв.
Фото из открытых
ов Яндекс
После утренней службы к отцу Борису подошла женщина, хорошо сохранившаяся для своих шестидесяти, но очень уставшая. Это была Елена Ионова:
— Батюшка, когда же отец Владимир будет. Я все ж таки хочу попросить прощения за сына. Может мне полегчает.
— Боюсь, опоздала ты с извинениями.
— Как это? – удивилась Елена.
Борис помолчал, а потом выдал:
— Нет больше отца Владимира. Так-то.
Елена посмотрела на него глазами, полными ужаса. Она поняла батюшку по-своему. Слёзы отчаяния подкатили к горлу. Нету?.. всё-таки не выжил? Ионова посмотрела на икону, упала на колени, начала креститься и шептать молитву. И было в этой молитве всё. Просьба простить, просьба упокоить ушедших. И дать покой ей – но какой уж тут теперь покой? До конца дней будет оплакивать и Сашку, и теперь ещё Владимира. Саша-Саша, сынок, что же ты натворил?
Владимир с рюкзаком на плечах уезжал из посёлка на мотоцикле. Мир большой. Добро нужно везде. Людям нужно. А Бог, в которого он теперь не верил, и без него справится.
Конец.
Источник: nu-i-nu.site
