-Сёмка, Сёмка иди сюды, иди
-Чё, бать
-Я те щас дам чё, иди сюды, ах ты ж котяра. Сливок захотел, я те щас покажу, я те щас дам сливушек, на, получи, получи.
Старый Кондрат, поймав младшего своего сына, любимчика Сёмушку за рубашку, проходился вдоль спины сыночки, чересседельником.
— Вот тебе паршивец, вот тебе, на, на.
Ах, ты гадёныш какой любишь сливки, люби и корову, вот тебе.
— Да батя, — вырвался Семён, — совсем ошалел что ли…
-Я тебе ошалею, мерзавец такой, замахивается отец.
— Что ты, что ты Кондратушка, — выскочила мама, вытирая руки о передник, — рази же можно так кричать, ну чего ты, раскричалси, вон как покраснел весь словно в бане перепарился, идём, идём? как буряк весь… Ну чего ты…
— Паршивец, изувер, изверг, — тряся бородой и вытирая слёзы говорит отец тряся сухим кулачком, — опозорил, итиху, опозорил, Мотя, ну как так, а…
Мать, ведя отца под руку, показывала Сёмке чтобы тот уходил.
Парень метнулся за угол и перемахнув через плетень, пошёл по улице, насвистывая.
-Здорово Сёмка
-ЗдАрова, — лениво протянул парень, чё щеришься?
-Та ничё, новость слыхал
-Неее, какую?
-Та Стешке Микешиной ворота дёгтем облили
-Ну
-Чё ну, не ты ля?
-Та на кой мене это надо. Постой, постой, так вот чё батя на меня вызверилси. Но мне всё равно
-Ой ли, а сам бегал огородами, ахахаха
-Мало ли кто бегал и куды…
В животе у Семки заурчало, не успел пообедать, батя со своим чересседельником.
Поди остыл уже.
Ещё немного поболтав, парень отправился домой, зашёл осторожно с огородов, отец уже не кричал, он сидел за столом пил чай из блюдца.
Сёмка помаячил матери, та махнула головой, иди, мол. Парень бочком протиснулся во времянку, летом ели там, в хате печь не топили, делали всё во времянке.
-Ну, — отец посмотрел на Сёмку
-Бать, я ничего не делал
-Чего не делал?
-Ничего не делал, и ворота Стешке дёгтем не мазал, ну что за дикость, мы же комсомольцы, ну. Какие ворота, какой дёготь, как при царе, ну чё…
-Ешь сынок, ешь, мать, дай ему отобедать.
Мама засуетилась, налила супа с галушками, пирог с рыбой поставила, отрезала ломоть от большой ковриги, подала любимую деревянную ложку сына, села напротив и подперев рукой голову, начала смотреть на своего последушка, наблюдая за тем как он ест.
Сёмка поел, отодвинул от себя миску, вцепился крепкими белыми зубами в пирог
-Вкусно, сынка? — спросил отец
-Ага, — кивнул
-Ну ешь, ешь. А мы с Никифором помню, один кусок хлеба на двоих делили, да баланду с одного котелка хлебали, а как газ пустили…
Глаза отца, постоянно красные, оттого что был он травлен газом в империалистическую войну, налились слезами.
-Сегодня встретил Никифора, а он плачет, девку опозорили, что же делается, ведь власть Советская на дворе, а девок позорят. Так что ешь сынок, кусай, кусай, да пойдём с тобой.
-Куда же батя?
-К Никифору пойдём, он мне ить как брат, даже больше чем брат, ты ешь, ешь сынка, жуй, жуй, откусывай.
-Я никуда не пойду, бать
-Пойдёшь, сынок, — спокойно сказал отец, — пойдёшь
-Можа не надо, Кондраша?
-Надо, мать, надо, — старик был на удивление спокоен, но Сёмка видел как ходят желваки у отца, под натянутой и обветренной кожей, — а не пойдёт, к Серку пристегну и волоком по всему селу протащу.
-Кондраша, да что ты такое говоришь…
-А то и говорю, Мотя, чижолая девка то у Никифора, от так Мотя, добегался, пострел, прознал видно кто, про беду -то её и потешился над девкой, по старинке ворота испачкали.
А та дурёха, схватила верёвку, да в сарай, вот такие дела, Мотя, успели, споймали её, не сделала греха, вэнтот раз не дали…
-Ох, -закрыла мать руками рот, — Кондраша, грех ить какой
-Но, грех, — махнул отец, а кто виноват? Долго -то искать не пришлось, он ить подлец и не пряталси, ходил, уууу, — замахнулся старый Кондрат на сына, -заморочил голову девке.
Сёмка давно перестал есть и посматривал на окно, думая как бы улизнуть, к сожалению окошко во времянке было маленькое, парень не только туда не смог бы протиснуться, но и голова -то не пролезет.
-Я не пойду, бать. Я при чём?
-Как при чём? А дитя кто сделал?
-А я то при чём, сама бы головой думала, как до свадьбы… Нет! Я не люблю её, бать…
-Любовь? Любовь, — зашипел старик, я покажу тебе любовь, я устрою тебе, собирайся, чтобы тебе, собирайся, сказал.
-Ооой, ооой, что же ты отец, дитятко родное в омут толкаешь, — падая на колени запричитала мать
-Цыц, молчи Матрёна, а не то, идём Сёмка, судьбу свою ты себе сам выбрал.
Так в тысяча девятьсот тридцать четвёртом году, привёл Семён в свой дом Степаниду, нелюбимую жену, неугодную сноху.
К молодой жене Семён относился холодно, свекровь так вообще волком глядела, и только свёкр, старый Кондрат, был ласков со Степанидой.
-Ничего, Стёша, — говорил старик — ничего, стерпится-слюбится, всё перемелится, мука будет. А на старуху ты сильно внимания не обращай, последушек её Сёмка, маленький, да любимый.
Её-то, мать моя Матрёшу, ох как не любила, с карахтером была женчина строгая. А Матрёша по молодости, она, знаешь, колокольчик была, вот моя Ефимья Селивёрстовна, матушка -то покойница, всё её Балалайкой кликала.
А как время пришло, позвала Мотю и прощение испросила, вот так -то девка.
К осени родилась девочка, прехорошенькая, назвали Полюшкой.
Даже у старой Матрёны сердце оттаяло, несмотря на наличие семи внуков и внучек, Полю, она всем сердцем приняла и даже к Степаниде по мягче относиться стала.
Сёма поначалу дитём не интересовался, а как то пришёл с работы, уже года два девчонке было, да и сел на завалинку, козью ножку затянул, а сзади тёплые ручонки его за шею обняли, и голосок нежный на ушко шепчет
-Тятя мой, тятя пришёл, — и шею его красную, на солнце задубевшую целует. Так сердце у Сёмы и оборвалось, нежностью захлебнулось.
Дочушка, Полиночка, цветочек маленький сладкая малинка.
Взял на руки, к солнцу высоко подкинул, будь счастлива милая, всё тятька для тебя сделает, в королевишны выведет.
Было Полюшке пять лет, как Федюшка родился, сынок, богатырь.
А в сорок первом Захарка, в сорок первом же Сёмку и призвали, война.
-Ну, ну не реви, говорил Сёма строго Стеше, жене своей, нелюбимой, ненужной отцом навяленной, судьбой выбранной, — не реви, Степанида, к зиме вернусь, наскоком гансов разобьём и вернусь.
За детками смотри, Полю,Полюшку, ягодку малинку береги, душа она моя, серденько и за мальчишками смотри…
Дай хучь поцалую, скоро вернусь, Стеша, не перживай. Ну, а ежели не вернусь, ты не плачь сильно по мне, найди мужчину хорошего, достойного и выходи за него, главное деточек, деточек моих сохрани.
Полю в обиду не давай, и мальчиков. Прощай, Степанида и прости за всё, за нелюбовь мою и не ласку, не суди строго, не любил я тебя…
Прощевайте, матушка и батюшка, простите, ежели что не так. Не плачь матушка, не реви Стешу не забижай, иди бать, обниму.
-Папка, папочка, — бежит девчонка за солдатами, слезами горькими уливается, — куда ты родненький, как же я без тебя, ты ить куклу мне обещал купить, настоящую.
Идут мужчины, слёзы вытирают, беги домой девочка, беги…
-Папкаааа, папочка…
Долго ещё разносится над околицей, над лесом, над полем, над страной, горький плач тысяч детей
Папка, папочка…
Сначала Семён письма писал, весёлые, потом всё реже и реже, слегла старая Матрёна, один за другим по уходили сыны на фронт, четверо старших тоже забрали, вслед за Сёмушкой.
А как пришла на среднего сына повестка, так и не смогла встать Матрёна, а к зиме и прибралась.
Недолго и Кондрат пережил свою Матрёну, отца с матерью у Степаниды ещё до войны не стало.
Так и пласталась бабочка одна, да все так в ту пору жили, не одна Степанида.
Поля с ребятишками водилась, материна помощница, в школу три раза в неделю бегала, заданий брала, учительница на дом приходила, умная девочка Полюшка была.
Стали мужики с фронта приходить, похоронки птицами чёрными летели у кого без вести пропал, у кого что.
Да только одной Степаниде ничего не приходило, война уже закончилась, да только нет Семёна, и вестей от него нет, ни повестки на него ничего…
Поля на курсы бегает, лаборанткой будет, на молокозаводе, парнишки одни уже справляются.
Подросли мужички, Федюшке уже одиннадцать, а Захарке девять, помощники маме и сестре, да заступники.
Вот сидят как -то мальчишки дома, ну как сидят, травы свиньям надрали, телёнка к колышку привязали, гусенят выпустили, пасут.
Средний, Федюшка, ух и умный пацан, книжку вслух читает, младший, Захарка, тут же сидит, ножичком рогатку строгает и внимательно слушает, да на гусенят поглядывает.
Смотрят, вроде чужой кто -то, нездешний мужчина, в костюме, шляпа, тросточка, прихрамывает.
-Добрый день, — говорит
-Здравствуйте , — тянут мальчишки
-А не подскажите, кто здесь проживает?
-Мы…
-Даже так, — мужчина задумчиво посмотрел на мальчиков, а кто из вас ребята Фёдор Семёнович
-Я, -сказал мальчик с книгой
-А ты стало быть Захар
-Дааа, — удивлённо протянул мальчишка, и подумал, что дядька то, видно шпион
-А не дадите ли вы мне напиться воды?
-Дадим, говорят мальчики и мнутся, никто не хочет уйти и бросить брата…
Мужчина будто понял их заминку
-А вы мне два ковша вынесите, пить хочу сильно
Мальчики сорвались и понеслись в избу, пока набирали воду, прибежали, того мужчины и след простыл.
Куда он подевался? Ни по улице не видно, нигде. Мама с Полей пришли мальчики и рассказали про странного гостя.
-Семён, — взялась за сердце мать. Полинка же выскочила на улицу, будто стараясь рассмотреть следы того гостя и понять отец или нет.
Мать снова и снова заставляла мальчиков рассказать как выглядит мужчина, как говорит, во что одет, какие глаза, волосы, нос.
-Похож? Смотрите похож? — мать опять тычет мальчишкам портрет отца, нарисованный забредшим художником, ещё до войны, углём…
И кажется мальчикам вроде похож, а вроде и нет…
Зашла с улицы Поля, села тихонько у печки, уронила голову и заплакала
-Дочушка, дочушка, чего ты, да мало ли их ходит, поди сами выболтали как их звать, а может и насочиняли, нечто папка бы не объявился, нечто не дождался бы тебя, дочушку любимую…
Подняла Поля мокрые от слёз глаза и протянула матери что-то, смотрит Степанида, а там куколка, махонькая в кружевном платьице, прям как девочка и узелок из платка клетчатого мужского, а в узелке том деньги, много…
-Кто же это, мамочка?
Села на стул Степанила, обняла Полину и горько заплакала, притихли мальчишки, они совсем отца не помнят, для них он, как герой из книжки, где-то там, далеко…
Они не знают отца, не помнят, но тоже хотят заплакать, потом вспоминают что они мужчины, и крепко сжав кулачки выходят во двор, они же мужчиныы, а мужчины не плачут…
Больше никто и никогда не приезжал к Степнаиде и детям.
Тогда говорили селяне, что видели машину неизвестную, стояла за околицей, и вроде шёл по деревне мужчина с палочкой , в костюме и шляпе, в сторону дома Степаниды…
Так и осталось загадкой, кто это был и куда делся Семён, погиб ли? Или живёт где?
И лишь много десятилетий спустя, когда упокоилась старая Степнаида, пришло Полине, уже ставшей бабушкой, письмо, а в нём фотография мужчины, с тросточкой, в костюме и шляпе, а рядом девчонка маленькая, сильно на Полину похожа.
А на фото подпись
Папа и Катя
В письме женщина писала, что долго искала Полину, что знает о ней по папиным рассказам, папы нет, а Катя всё ищет и ищет сетру Полину.
Приезжалла Катя, и с братьями познакомилась, приняли сестру в семью, что им делить, разве дети виноваты.
Так и не узнали почему так отец поступил. Сошлись на том, что память потерял отец, а потом вспомнил, да поздно было, уже время прошло…
Автор:
Мавридика де Монбазон
