-Хоть бы она взяла трубку!… Ну, пожалуйста! — Валентин судорожно сжимает телефон, спрятавшись под парту. Ему страшно, обидно и горько.
Ведь он виноват так же, как Паша и Макс. Но почему-то к директору вызывают именно его.
Надо позвонить маме! Ей все равно сообщат, она расстроится, опять будет грустно смотреть на сына, пока он ест свой суп, давится под ее взглядом, а потом мама отвернется и выйдет из кухни…
…Валька вообще у нее «не подарок», уж что тут говорить. Видимо, в роддоме, когда всем выдавали нарядные кульки, на Валюшку то ли ленточки не хватило, то ли упаковка закончилась. Его отдали матери так, просто, в комбинезоне, ношеном-переношеном, наследство от двоюродных братьев. Там, в комнате, где нарядные мамы готовились ко встрече с папами, шапочка у Вальки съехала на бок, а сам новорожденный орал благим… нет, мат он тогда еще не знал, значит, просто орал. Расстроился, наверное, что выдают «без упаковки»…
Это Вальке потом бабушка рассказала, добрая душа. Она-то, бабушка, баба Ася, говорила, что Валькин папа не успел передать маме красивый, голубенький, с бантиком, конвертик, подзадержался на работе, вот и выписали мальчика «в чем мать родила» плюс комбинезон.
И вот с тех пор, каждый день, — то одно, то другое. Живот, потом зубы, потом опять живот, но уже не на молоко, а на «прикорм». Мама не спала, все укачивала на руках свое «счастье».
-Ничего, вот подрастет, полегче будет! — говорили все, в том числе и бабушка.
Но как они ошибались! Даже удивительно, как взрослые, умные, образованные люди могут говорить такое про него, Вальку, «мальчика без бантика»!
А мама кивала, утыкалась лицом в ароматную, пушистую макушку сына и раскачивалась взад-вперед, пела что-то. Сначала колыбельные, потом Аллу Пугачеву, потом пошел в ход Цой… Но это уже папа подключился, дабы расширить репертуар «баюкательных» песен.
Волосы у Вальки не росли примерно до года. Все пушок да пушок.
-Лысый что ли будет?! — в ужасе шептала бабушка Ася. — Марин, у вас в роду лысые были?
Невестка мотала головой. И ей нравился этот нежный, мягкий, как у утенка, пушок. Ей вообще в Вальке все нравилось — и голос, низкий, такой трубный, глубокий, и личико — глазенки большие, постоянно удивленно приподнятые бровки и улыбающийся бантик губ. Вот куда, оказывается, акушерка, то ли по незнанию, то ли по случайности, прикрепила украшение для новорожденного Валентина Андреевича Кувалдина!…
А фамилия у него смешная, ребята в школе дразнят. Он-то, Валька, дает им, конечно, сдачи, отстаивает, так сказать, фамильную честь, но это так тяжело! Вот у мамы раньше фамилия была — Вознесенская…Был бы он Валентин Вознесенский, никто бы его и пальцем не тронул, ходил бы он в длинном черном фраке, садился бы за большой, такой же черный, как фрак, рояль, откинув длинные фалды, вскидывал бы руки и принимался лупить по клавишам, а все бы ахали и хватались за сердце:
-Талант! Гений! Браво! — кричали бы все, в том числе и мама. И было бы ей не стыдно за своего Валентина.
Вот, все дело, может, и не в роддоме, а в фамилии.
А маме почему-то всё равно. Она сказала, что «хоть горшком назови…». Вот и ходит теперь Кувалдина, и сын у нее Кувалдин, от макушки до пяток…
Как только Валя «пошел» (мама тогда почему-то прям вся расплакалась, позвала папу и бабушку), все стояли и таращились на мальчонку, а он-то просто машинку под диван закатил, надо было достать, дойти… А у них событие…
С тех самых пор баба Ася вообще отказалась гулять с внуком, потому что маленький Кувалдин убегал от нее подальше и оттуда, улыбаясь, показывал язык. Бабушка трусила следом, уставала, хваталась за сердце, прохожие сочувственно качали головами, «ничего, заговорит, будет легче, можно будет договориться»… Ну, наверное…
И тогда с сыном стала гулять только мама, уволилась окончательно с работы и гуляла.
Мама Марина тоже трусила следом, мужественно подбирая выпавшие из коляски вещи, извиняясь за брызги, что летели от шустрых Валькиных ножек. А лужи манили, звали, дразнили своим прозрачным, кисельным нутром… И Валя лег, целиком, «с головкой» нырнул в лоснящуюся от бензина лужу…
Ох, как зла тогда была мама, она ругала, отряхивала, выжимала, опять ругала, а потом вздохнула, чмокнула Вальку в курносый нос, и пошли они домой, пачкать бабушкину ванну бензиновыми каплями…
…От мамы первый раз Вале получил подзатыльник. Да-да! Не от папы, а от нее! Он тогда нагрубил бабушке, обозвал ее, как будто бес вселился в этот бантик губ, они шептали гадости и никак не могли остановиться. И прилетело… Не больно, но как-то унизительно, что ли…
Мама раскраснелась, как будто это она сама выплюнула все те обидные слова, что брякнул ее сын. Стыдно было, ой, как стыдно!
Потом Валя попросил у бабушки и мамы прощения. Долго мялся на пороге гостиной, где эти фурии-родственницы пили чай с сушками, вздыхал, ковырял обои, минут через десять все же зашел и на одном дыхании выпалил:
-Бабушка-прости-меня-пожалуйста!
Судорожно икнул и протянул ей рисунок — ну, конечно, машинка, дорога, светофоры, самолеты…
-А в машине ты, бабушка сидишь, — пояснил потом он. — Я тебя на дачу везу, а мама сзади, с огурцами трясется. (Бабушка всегда сажала много рассады, которую везли на заднем сидении, чаще всего в обнимку с мамой).
-Вот спасибо, внучок! Ты ж мой шофер!…
Простила баба Ася. И мама простила. И папе не рассказала. Все-таки, мама — настоящий товарищ. С ней можно говорить обо всем — и где что болит, и мечты свои детские, глупые, рассказывать, а она не будет смеяться.
Лет с трех Валентин стал часто болеть. Бабушка говорила, что от недостатка витаминов, папа — что надо закалять, а мама ничего не говорила, она просто садилась рядом, прикладывала свою прохладную, с длинными пальцами, руку к горячему лбу, шептала что-то или читала «Врунгеля», и становилось хорошо, уютно…
-Мам! — однажды спросил Валя у Марины. — А на мам где-то учат?
Тогда она сказала, что нет, что это как-то само собой происходит…
Валька пожал плечами и ушел к себе в комнату, думать… Вот бабушка, например, тоже папина мама… Неужели, их нигде не учат?!…
…И вот теперь сидит Валентин Кувалдин под партой, в руках сотовый, кнопочный телефон, что «с барского плеча» отдала бабушка (ей-то новый купили…), а мама не отвечает.
Придет сейчас директор или уборщица, «тетя Рита — ботинки сымай», гроза местной детворы, и наступит Вальке конец. Окно разбито, последнее, «китайское» предупреждение мальчишка истратил. Всё…
Валя вздохнул. Много чего за плечами уже было. Как-то раз он нашел у трудовика в кабинете гвозди и молоточек. Уж такой симпатичный молоточек был. А гвозди — прям хоть с маслом ешь! И стал Валентин в столяра играть — возьмет гвоздик и в пол забьет, чтобы линолеум не оттопыривался, а то так и упасть недолго! Все гвоздики забил.
Потом, конечно, вызывали маму, а сам Валька с трудовиком на коленках по кабинету ползали, гвоздодер испытывали. Не гвоздодер — ВЕЩЬ!
Мама тогда тоже грустно смотрела на сына, пока он суп ел, а вечером попросила папу взять Вальку на рыбалку… Ну, кто их разберет, этих мам!…
…Еще как-то раз подрался Валя. И не просто так, а «за дело»! За фамилию. У самого-то Валентина только куртка была порвана ( с мамой недавно в «Детском мире» купили, на какую-то там премию), а вот у обидчика синяк на пол щеки…
Отчитывали обоих. Но у соперника мама прийти не смогла, его тихо ругали. А Валю — при матери.
-Мама! Так он нашу фамилию позорил! Он обзывался! На тебя, мама, обзывался!
Она тогда долго разговаривала с директором, а Валька под дверьми стоял, подслушивал…
-Знаешь, Валюш, — вечером она обняла своего забияку. — Спасибо, что ты заступился за меня! Как хорошо, что у меня есть такой сын! А тот мальчик просто глупый. Ты его больше не трожь.
-Хорошо, мама…
…Неуемная, деятельная натура Валентина Кувалдина толкала его на многие поступки, за которые впоследствии была расплата. Вот так и случилось это проклятое окно…
Поспорили ребята, кто дальше мяч ногой отобьет. Законное дело! Все-то отбивали на поле, а Валька закрутился, ну, для разгона, да как наподдаст, да как в окошко третьего этажа попадет…
Виноват, ох, как виноват. И маму жалко, опять она будет краснеть и прятать глаза, вздыхать и переминаться с ноги на ногу… Он такая добрая, а он её опять расстроил…
…-Алло! Валя, что случилось? — ответила, наконец, Марина.
-Мам, тебя сейчас в школу будут вызывать. Из-за меня…
-Уже вызвали, сынок. Скоро буду! Целую!
Валентин прямо захлебнулся.
Она его целует! Вы слышали?! Она его целует! Он — негодник, шкодник, бестия, «горе ты мое» (это все бабушкино, каждый день повторяемое), а она, мама, все равно его ЦЕЛУЕТ! Вот это выдержка!
-Но, как говорится, никто не отменял папу… Ведь стекло-то он будет менять… — шепнул внутренний голос, но Валя пока отмахнулся от него.
-Вот вырасту, буду каждый день маме цветы покупать! Каждый день! — решил Валька и вылез из-под парты, пошел ко входу, встречать МАМУ, а там уж будь что будет! С мамой не страшно!..
Быть мамой никто не учит, и никогда не ясно — профессионал ты уже в этом деле или еще салага. А жить все же надо, радоваться и любить. Иначе никак! Ты просто мама. Злая и добрая, звенящая, как хрустальная ваза, и мягкая, как животик котенка, ты холодная и горячая, ты бежишь, живешь, дышишь, ты балуешь и ругаешь. Ты мама.
И дай Бог сил всем МАМАМ любить то дело, которое возложено на них Небесами! И дай Бог им рядом мужчину, чтобы было в чье плечо уткнуться, когда особенно тяжело!)
Автор: Зюзинские истории
