В воскресенье Анна Борисовна Дергунова вышла во двор и села на лавочку. Была она в приподнятом настроении и лучилась флюидами добра и ласки.
К соседнему подъезду подошла её знакомая Римма Васильевна Чизмякина, которая тащила сумку со свиной головой. Жмурясь на солнышке, Анна Борисовна приветственно крикнула:
— Васильевна! Подь-ка сюды, моя дорогая, чего скажу!
Но Чизмякина опустилась на свою лавочку и стала обмахиваться платочком, изо всех сил показывая, как ей тяжело:
— Не могу, Борисовна. Устала я, ног не чую. Столько с утра намотала…
На светлое чело Анны Борисовны набежала лёгкая тень. Женщина прямая, решительная, обильная телесно и духовно, она не привыкла к тому, что её просьбы игнорируют, будь Чизмякина ей даже десять раз подруга.
— Небось не рассыплешься, Васильевна, если два шага сделаешь! – укорила Дергунова. – Где устать успела? Сваи, что ли, заколачивала? Подь сюды на минутку, говорю!
Однако Римма Васильевна не горела желанием отрывать зад от удобной лавочки. Напротив, она сделала ещё более утомлённое лицо и стала обмахиваться платком интенсивнее.
— Что тебе неймётся, Борисовна? – спросила она недовольно. – Я тебя и тута слышу! Сказано тебе – устала я! Ты, небось, только до толчка с утра сходила, а я уж и в аптеке была, и в гастрономе, и рынок весь шуром облетела!
На лицо Анны Борисовны набежала вторая тень, в воздухе отчётливо сгустилось напряжение.
— «Гастроном, аптека»! – передразнила Дергунова нерадивую соседку. – Гляди-ка, переробила она с утреца! А медаль Героя труда на левую сиську не надо? Просят тебя подойти как человека – так не выделывайся, выдра пупырчатая!
Римма Васильевна не осталась в долгу и тоже начала заводиться.
— Борисовна, ты мне это брось! – заявила она сердито. – Царица пошехонская сыскалась! Командовать дома будешь, зятем своим, который есть алкаш и бездельник, а я из-за твоих хотелок ноги бить не нанималась! Говори чего надо, а футырялками своими не футыряй!
Что такое футырялки и как ими можно футырять, Чизмякина не уточнила, но её тон носил явно оскорбительный характер, а упоминание о зяте разозлило Анну Борисовну уже не на шутку.
Зять её действительно был далёк от идеала, но какое до этого может быть дело задаваке Чизмякиной?
— Говори да не заговаривайся, Римма Васильевна! – громыхнула Дергунова, повышая голос на полторы октавы. – Мой зять до тебя не касается, а у самой и такого-то нет! И правильно – кто на вашу породу корявую позарится?
Здесь между лавочками развернулась уже настоящая перепалка. Римма Чизмякина заявила, что свиная голова в её сумке интеллектуальнее всего дергуновского семейного клана.
Анна Борисовна в ответ заявила, что чизмякинский клан и в подмётки не годится благородному дергуновскому корню.
Римма Васильевна обвинила Анну Борисовну в бесхозяйственности и хронической лени. Расселась тут, указывает, а сама пять лет назад даже на общедворовый субботник не вышла. И в подъезде у Дергуновых антисанитария, грязью всё заросло, и пора бы уже вызывать на дом ветеринарную станцию по борьбе с крысами и тараканами. Также Римма Васильевна прозрачно намекнула, что главная крыса сидит в данный момент перед ней – в лице Анны.
Задетая за живое, Анна Борисовна подобралась и нанесла контрудар. Она громко сообщила зазнайке Римме Васильевне, что вся грязь и вонь идут как раз от подъезда чизмякинского, что они портят имидж их прекрасного культурного дома на весь микрорайон. Анна Борисовна добавила, что двадцать лет страдает от такого неприятного соседства и искренне жалеет, что не купила квартиру на другой улице, когда была такая возможность.
Римма Васильевна взъярилась и заорала, что единственная квартира, которая подошла бы по статусу белоручке Дергуновой – это контейнер на привокзальной помойке!
Анна Борисовна ехидно ответила, что в помойках Римма Васильевна наверняка разбирается гораздо лучше, нежели в других жизненных вопросах, поскольку судя по гардеробу Чизмякиной, она одевается прямиком со свалки и напрочь обделена чувством моды, вкуса и стиля.
Римма Васильевна вышла из себя. Позабыв о том, что ужасно устала, она перешла от слов к действиям. Две женщины вошли в непосредственный контакт и сцепились около подъезда Дергуновых. При этом Римма Васильевна колошматила Анну Борисовну сумкой со свиной головой, а Анна Борисовна фехтовала скребком для обуви и грозила напрочь вырвать Чизмякиной косы, язык и душу.
Устроив потеху всем жильцам и выбившись из сил, потрёпанные женщины упали на лавки друг против друга и злобно замолкли, зализывая раны.
Через некоторое время Римма Васильевна припудрила синяк и угрюмо спросила:
— Ты вообще зачем звала-то меня, шмыра каспийская? Или забыла уже?
— Дак это… — сказала Анна Борисовна. – Не поверишь, Римка, прощения попросить хотела! Прощёное воскресенье ведь сегодня.
— Ёс-тудэй-сюдэй тебя! – сказала Римма Васильевна. – А сразу не судьба сказать? Ладно, соседка. Бог простит и ты меня прости.
— Ну вот! – вздохнула с облегчением Анна Борисовна и подняла с лавки своё обильное тело. – Бывай здорова, Васильевна. Теперь пойду домой, у мужа ещё просить буду. Если что – вызывай нам «скорую»!
Она взяла наперевес скребок для обуви и скрылась в подъезде.
Дмитрий Спиридонов
