Солнце заливало кухню своими теплыми, охристо-желтыми лучами. Солнечные зайчики скользили по стенам, заглядывали в шкафчики, пока хозяйка вынимала оттуда посуду, а потом, словно боясь так и остаться на полках за стеклянной дверцей, стремительно выбегали, поджав ушки-лучики. Они смело ныряли в чашки и бултыхались там, рассыпаясь по стенам радужной пылью.
Ирина сняла с плиты турку, аккуратно наклонила ее над фарфоровой чашкой. Напиток полился густой, ароматной струей, прогнав последний лучик, запоздало карабкающийся по стенке тонкого костяного фарфора.
– Оля! Иди завтракать! – женщина высунулась в коридор. – Иди, все остынет же!
– Да иду! — заспанная, взлохмаченная Оля, какая-то вся пушисто-кучерявая в длинном, до щиколоток, халате, зашла на кухню. И на секунду остановилась.
Никак она не могла привыкнуть к тому, что вот там, у окошка, на стареньком, обтянутом искусственной кожей стуле не сидит ее отец, не шелестит газетой, быстро просматривая колонки мелких букв…
– Доброе утро, мамочка! – Оля обняла Ирину, чмокнула ее в шею и села за стол.
– Доброе утро. Ты сегодня поздно вернешься? – Ира раскладывала по тарелкам кашу, поглядывая на часы.
-Нет. Половину лекций отменили, так что… Хотя, может быть, с Павликом погуляем. В общем, не знаю. А что?
– Просто спрашиваю. Обедать где будешь?
– В столовой, конечно же! Мама, ты каждый раз спрашиваешь меня об этом. У нас нормальная столовая, все вкусно. Не переживай.
А Ирине нужно было за кого-то переживать. Она так привыкла к этому чувству тревоги, заботливой, неусыпной, материнско-чуткой…
Раньше, всего какой-то год назад, она переживала за мужа. Болезни, разом навалившиеся на него, кажется, в один момент выпили из него всю силу, уверенную мощь мышц, стерли с лица румянец. Каждый день становился пыткой для него, а значит, и для Ирины.
Она ухаживала, поддерживала, отвечала на его улыбки, уверяла, что все еще наладится. Но вот настал момент, когда уже не нужно было обманывать друг друга. Тихая, ясная, без единого облачка ночь забрала его, оставив Ирину с дочкой на этой земле.
Ира никому не признавалась, но в глубине души была рада, что муж больше не страдает, что его тело не причиняет боль душе.
Скучала ли Ирина по нему? Да, наверное, но лишь иногда. И не потому, что не слишком любила его, ее любовь была сильной, крепкой, надежной, но она была не такой возвышенно-романтичной, как это показывают в кино. Ира знала, что для любимого человека так лучше, и смирилась с этим.
А вот Оля смириться не могла. Она скучала по отцу, искала его во сне, звала, слушала, не откликнется ли, не появится ли рядом, легонько погладив дочь по курносому носику… Она только еще училась жить, потеряв впервые.
Теперь мамина забота обрушилась на девушку с неистовой силой. Ирина старалась сдерживать себя, но пока получалось плохо.
– Ладно. В столовой, так в столовой. Если что, в холодильнике есть борщ. Курочку запекла, вот сюда положила, – Ирина раскрыла холодильник и водила руками по полкам, показывая дочери, где что лежит. – Вот здесь салатик, здесь…
– Мама! Спасибо, я все поняла! – Оля встала и отправилась мыть посуду.
– Да, извини. Тогда я поехала. Павлику большой привет. Не опоздай в институт!
– Передам, не опоздаю! – крикнула Оля.
Ира шла по утреннему городу. Воробьи радостно шумели в кустах, дворник сметал с тротуара лепестки сирени, что потрепал ночью налетевший откуда-то ветер; где-то гудел поезд, зовя бросить все и отправиться куда-то далеко, туда, где блестят на фоне сочной, изумрудной травы рельсы, туда, где выстукивает свои ритмы трудяга-дятел, а сороки носят сплетни по лесу, заставляя прохожих резко поднимать головы и вглядываться в небо.
Ира вдруг поняла, как устала, как хочется поскорее уйти в отпуск. Да и ноги болели, ныли практически каждый день. Вены… У матери Ирины было то же самое…
… – Ирина Семеновна! – секретарь директора, а по совместительству его дочь, Аленушка, влетела в кабинет и радостно замерла на месте. – Ирина Семеновна! Вот! Вот вам телеграмма от гиппопотама! – продекламировала девушка детские стихи. – Папа, то есть, извините, Роман Сергеевич, вам путевку в санаторий передал. Через неделю едете!
– Как через неделю? У меня отпуск только в следующем месяце…
– Ничего, папа сказал, что все оформит.
– Аленушка! – коллега Ирины, Валентина Борисовна, глядя на Аленку поверх очков, строго подняла вверх указательный палец. – Папа – это дома, а тут он твой директор, уважаемый наш Роман Сергеевич.
– Понятно, мам, я учту! – Аленушка, хихикнув, выскочила из кабинета.
– Ну, егоза! – Валентина Борисовна покачала головой. – Никогда не образумится!
Ира, улыбнувшись и вертя в руках путевку, ответила:
– Ладно тебе, Валюш! Она у вас такая умница. Когда у нее экзамены?
– Через три дня. Я уже столько валерианки выпила…
– Поступит твоя егоза! Я чувствую, что все будет хорошо! – уверенно сказала Ира.
– Поживем-увидим! – вздохнула коллега, и женщины вновь углубились в работу, а путевка тихонько лежала на краю стола. Если бы она могла, то непременно бы растянула губы-строчки в счастливой, широкой улыбке, прицокнула бы язычком-печатью и хохотнула, радуясь, что попала к хорошему человеку…
… – Мама! Ну, ты там скоро? Такси вот-вот приедет! – Оля вертелась у входной двери, а Ира все никак не выходила.
– Иду, надо было все документы проверить. Так, еда тебе дня на два есть, потом что-нибудь придумаешь. Не ложись слишком поздно, не забудь оплатить квитанции…
– Не забуду, не буду! – Оля улыбнулась, обняла мать и поцеловала ее в щеку. – Перестань волноваться. Я большая девочка, проживу как-нибудь две недели без тебя. Ты там отдохни как следует! Я буду скучать!
Они попрощались.
…Наконец-то поезд дождался ту, кого так долго звал по утрам, разнося сигнал по пробуждающемуся городу, наконец-то Ира сидит в купе, а мимо, чуть заглядывая в ее окошко, бегут заботы, тревоги, суетливые галки-мысли. Но теперь Ира надежно защищена от них.
С мужем они никуда практически не ездили. Все как-то не получалось, да и он был тяжел на подъем. Жизнь ограничивалась городской квартирой и дачным участком. А Ира любила дорогу, дальнюю, рогожкой стелющуюся по земле, загибающуюся в замысловатые, путаные узоры. В юности она много где бывала, ездила с друзьями на юг, ходила в горы, стояла на берегу Байкала, поражаясь его девственной, живой красоте.
А потом Ирина встретила Евгения. Увлечение переросло в сильные чувства. Ребята, живя в разных городах, часто писали друг другу, созванивались, а потом стрелой летели на вокзал, чтоб увидеться где-нибудь, пусть всего на несколько часов, что казались им бесконечностью и мигом одновременно…
Его письма Ира хранила до сих пор. Нет, она, конечно, не садилась по вечерам на кухне, тихонько шелестя бумагой, не пряталась в уголке с зажженной свечой, чтобы быстро пробежать глазами неровные строчки. Она просто хранила их, потому что такое не выбрасывают, это все равно, что выкинуть часть себя…
Тот роман закончился слишком внезапно. Тогда у Жени заболели родители. Из легкомысленного, смешливого парня он превратился в угрюмого, постоянно уставшего и злого мужчину. Он вдруг как-то разом повзрослел, утратив способность радоваться.
Ира пыталась помочь, но ему казалось, что она навязывается, она советовала что-то, а он видел в этом только помеху. Женя отталкивал ее, все больше замыкаясь в себе.
Сегодня бы Ира такое пережила, перетерпела, отойдя от него на несколько шагов, давая возможность осознать себя, принять все то, что случилось, подождала бы, пока не позовет, вдруг поняв, что без нее он ничто. А тогда горячая и бескомпромиссная молодость заставляла думать иначе.
Ира ушла из его жизни, а он тогда и не заметил этого, а потом было уже поздно…
Через пару лет Ира вышла замуж, родила дочь и уехала в другой город, захватив пачку писем, что были скреплены обычной канцелярской резинкой…
…Ира вздохнула, гоня воспоминания прочь. За окном потемнело. Луна, оранжевато-алая, большая, неимоверно прекрасная в своей космической таинственности, провожала поезд немигающим взглядом.
Ира вышла на нужной станции и, вдохнув наполненный лесными ароматами воздух, пошла на остановку. Там ее уже ждала машина.
– Извините, не вы в санаторий едете? – водитель высунулся в окошко, помахав рукой.
– Я.
– Садитесь! – водитель заметил, как Ирина напряглась. –Да не бойтесь вы! Вот мои документы, вот пропуск в санаторий.
Ира, с сомнением пожав плечами, все же села в машину. Хотелось уже поскорее доехать до места и принять ванну.
Территорию Дома отдыха она рассмотрела только на следующий день, когда рано утром вышла на балкон, разбуженная трелями птиц.
Сосны, массивные, стройные, прозрачно-легкие своими сизо-зелеными иглами-ветвями, клумбы, пестрящие недавно высаженными, но уже раскрывшими свои соцветия растениями, беседки, дорожки, заботливо усыпанные гравием, – Ирине понравилось все.
Женщина быстро причесалась, накинула шаль поверх тонкого шерстяного платья и спустилась в столовую.
Народу в этот ранний час было мало. Ира села у окошка, расставила на столе тарелки и замерла.
Было так странно вдруг оказаться где-то в другом месте, где нет забот, даже нет того, кто бы эти заботы порождал. Это было необычно, тревожило, мысли так и норовили вернуться к дочери: «Как она там?», но потом вдруг взлетали птицей ввысь, сбрасывая с крыльев пыль суеты и купаясь в просторе небесной глубины.
Ира много гуляла, потом ходила на лечебные процедуры, потом снова выходила на воздух, как будто боясь не успеть напиться его пьянящей свежестью…
… Этого мужчину она заметила сразу. Даже не столько заметила, сколько почувствовала на себе его взгляд.
Женька, седеющий, но все такой же статный, подтянутый, стоял у колонны парадного входа.
Тут бы впору улыбнуться, удивившись киношности встречи двух бывших влюбленных, но Ира не смогла. Защемило, заныло где-то внутри, мир сузился до этих глаз, сине-серых, грустных, в которых раньше она купалась, растворяясь без остатка.
– Ира, – тихо поздоровался он. – Я рад тебя видеть!
– Привет! – она нарочито легко мотнула головой, поправляя челку, которую ветер так настойчиво кидал на глаза. – Неожиданно! Ты только что приехал?
– Нет. Я тут работаю инструктором.
– Странно, я тебя не видела раньше!
Евгений как-то неопределенно пожал плечами. Не может же он сказать ей, что все эти три дня, что женщина прожила в санатории, прятался, боясь показаться ей на глаза, что вел группы своих пеших подопечных в обход того места, где отдыхала на лавочке Ира, не ходил в столовую…
– Ты сейчас свободна? Пройдемся? – он боялся, что она откажет.
– Давай. Так кого же ты тут инструктируешь? – бодро спросила она, шагая рядом. Кроссовки приятно шуршали гравием, как когда-то давно, когда Женька водил ее гулять в парк.
– Я здесь работаю уже три года. Вся спортивная нагрузка для отдыхающих на мне.
– Понятно. Нравится?
– Да, вполне. А как ты?
– Да вот, направили сюда с работы, отпуск у меня.
– Хорошо! Здесь отличный воздух, много красивых мест, я тебе обязательно покажу! А… – тут он замялся, но потом договорил. – Как муж, дочка?
– Олечка в институте сейчас учится. А муж умер год назад.
– Извини. Я зря спросил.
– Нет, отчего же. Он много болел, – она помолчала, а потом добавила. – А ты-то как? Что на личном фронте?
Ира внимательно смотрела, как качаются на ветру ветви сосны, скребут по воздуху, наполняя все вокруг смолистым, умиротворяющим ароматом.
– А ничего. Все как-то не складывалось у меня на личном. Так бобылем и прожил. Зато полмира объездил, есть, что вспомнить.
– Да… Полмира – это здорово. Я-то, как замуж вышла, так никуда и не ездила. Некогда. То Ольга была меленькая, то одно, то другое, потом муж болел. В общем, закрутилась, как говорят, погрязла в быту.
Они шли по дорожке, тихо беседуя. Прохожие, жильцы санатория, что знали Евгения по тренировкам, оглядывались им вслед. Что-то родное, нежно-щемящее было во взгляде мужчины, который так боялся и так хотел взять эту женщину за руку, а она старательно смотрела по сторонам и улыбалась, изображая отстраненное равнодушие.
– Ой! Извини, у меня процедуры сейчас. Пойду! – Ира быстро посмотрела на часы и, обернувшись, зашагала по дорожке обратно. – Еще увидимся!
– Да, конечно, – он кивнул, глядя ей вслед.
…Оля, придя из института и поужинав, решила затеять генеральную уборку. Павлик все равно до понедельника укатил с родителями на дачу, прогулка их сорвалась.
Девушка надела мамин фартук, подвязала волосы косынкой и принялась вытирать пыль. Телевизор рассказывал о погоде не завтра, за окном ребятня гоняла мяч, визжа и смеясь.
Вдруг Оле захотелось посмотреть фотоальбом, который пухлым, трещащим от воспоминаний старичком высовывался из чуть приоткрытого комода.
Выдвинув ящик, девушка увидела в самом углу, под стопкой квитанций за квартиру, скрепленные резинкой письма.
Они как будто старались забиться подальше, улизнуть от проворных рук девушки. Но она все же вынула их и положила на стол.
Олю охватило любопытство. А вдруг это письма папы к маме? Они никогда особо не проявляли друг к другу чувств, не показывали другим, насколько сильно любят друг друга, может быть, все это хранится в письмах? Иногда девушке казалось, что родители скорее живут вместе по привычке, по когда-то заключенному договору, не испытывая того, что называется любовью…
Оля сняла резинку и разложила конверты на столе. Почерк был не папин.
Сначала девушка решила положить все обратно, забыть, не нарушать маминых тайн, но потом в глаза бросилась открытка. Нежный букет сирени на фоне улетающего самолета, округлый почерк, мелкими буквами поздравляющий Ирину с рождением дочки, и подпись, «Евгений».
Мама никогда ничего не рассказывала об этом человеке. Кто он? Какую роль он играет в судьбе мамы? Почему поздравляет ее?
И вот уже конверты вскрыты, письма, одно за другим, ложатся на колени. Оля читает их медленно, привыкая к чужому почерку, привыкая к чужой любви…
Потом ей станет стыдно, она быстро скрепит всё резинкой и захочет выбросить пачку писем в мусорное ведро, отрицая саму возможность существования кого-то, кого мама могла любить кроме отца. Но девушка не сделает этого, потому что иначе мама перестанет доверять ей…
Оля долго ворочалась, слушая, как за окном звенят последние трамваи. На душе было тяжело. Письма не выходили из головы. Их нежность, глупая беспечность и восторженность поражала и заставляла глубоко вздыхать, мотая головой. Вопросы, вереницей выстроившиеся в голове, терзали и не давали уснуть. Почему мама рассталась с этим человеком? Кто он? Хороший или плохой? Любит ли она его до сих пор? Наверное, да, раз хранит письма! Слишком много вопросов…
… Не могла в эту ночь уснуть и Ирина. Воспоминания, раздумья, сожаления и надежды – все перемешалось, сгустилось, грозясь разразиться чем-то неведомым, судьбоносным, новым.
Что делать дальше? Хочет ли она вновь впустить Женю в свою жизнь? Сердце говорило «да», разум спорил, заставляя придумывать аргументы «против».
Противоречива, тревожна женская душа. Она готова прощать тысячу раз, давая надежду на будущее, разочаровываться, грустить, а потом снова возрождаться как феникс, озаряя мир своими огненными перьями, она жаждет жить в любви вопреки всему…
…Время быстро отсчитывало минуты.
Завтра Ирина должна уехать домой. Отпуск закончился.
Евгений мялся у ее двери, не решаясь окликнуть ее. Ира, словно почувствовав, что он стоит рядом, открыла сама.
– Ой! Извини, я как раз хотел постучать! – Женя отошел на два шага, пропуская Иру. Она была очаровательна. Фигура в спортивном костюме, хотя уже не молодая, но все еще стройная и подтянутая, мягкие черты лица, уверенная походка – все в этой женщине было прекрасно.
– Что-то случилось? – Ира посмотрела на Женю снизу вверх.
– Нет. Просто хотел пригласить пройтись. Ты же завтра уезжаешь?
– Да, уезжаю. Пойдем, пройдемся.
Они молча шли по аллее. Пасмурное, тяжелое небо вот-вот должно было разразиться дождем.
– Ир… Я хотел…
– Да? Что?
– В общем, я тогда был…
– Тогда… Был… — передразнила его Ира. – Ты отбросил меня, как собачонку, которая назойливо тявкала рядом. Ты прогнал меня, как будто ударил. Ты не представляешь, как долго я привыкала к тому, что больше не нужна тебе. Это было жестоко, Женя! Я такого не заслужила!
– Да, ты права! Во всем права. Когда я понял, что натворил, то хотел вернуть тебя, звонил, но никто у вас не брал трубку. Вы переехали что ли? Я потом приезжал, но увидел тебя с другим. Это, наверное, был твой будущий муж. Я не стал мешать. Не по-мужски это… Я рад за тебя, что у тебя все сложилось в жизни.
Ирина остановилась и, повернувшись, взглянула ему в глаза. Опять утонула, захлебнулась в их лучистой голубизне, запуталась в длинных ресницах, почувствовав жгучую боль.
– Да? Ты рад? И я тоже рада. У меня был прекрасный муж. Пусть не такой, как я хотела, как мечтала, но он был надежный, он берег меня, он подарил мне дочь. Оля так похожа на него…
Она замолчала, переводя дух.
– Да, это здорово! Это…
– Да это здорово! Вот только я хотела, чтобы она была похожа на тебя… – прошептала Ира и, развернувшись, быстро зашагала по дорожке к санаторию.
Евгений окликнул ее, но она не стала оборачиваться. Не сейчас…
… Ирина приехала домой к обеду. Оли пока не было.
Женщина медленно прошла на кухню, села за стол и вздохнула. Завтра снова ее поглотят заботы, не давая остановиться и задуматься, завтра она снова станет самой собой, вернувшись из мира прошлого. Но это только завтра, а как прожить сегодняшний день?..
Дочь пришла только к вечеру. Она была какой-то тихой, задумчивой.
За ужином девушка начала приставать к матери с вопросами.
– Мам, а ты папу очень любила?
– Конечно!
– Вот, прям, как в книжках пишут и в кино показывают?
– Ну… Наверное. А почему ты спрашиваешь?
Оля помолчала, а потом тихо сказала:
– Мама, я письма нашла старые, в комоде. Я случайно их нашла. А потом… Случайно их прочитала… Мама! Он же так любил тебя, и ты его любила! Я это сразу поняла! Ты папу так не любила, как этого Евгения.
Ира замерла, чуть не уронив чайник на пол. Оля была так растревожена, так горячо рассказывала о ее, Ириной, любви, что становилось страшно.
– Мама! Почему ты не осталась с ним? Почему вышла за папу, ты же не любила его?
– Замолчи! – Ира строго взглянула на дочь. – Никогда больше не обвиняй меня в том, что я не любила твоего отца! Да что ты знаешь о любви? Для тебя это что-то восторженное, но сказка проходит, а жизнь остается. И тогда ты понимаешь, что все намного сложнее, чем тебе казалось! Я любила того мужчину, я хотела бы прожить с ним всю свою жизнь. Но мы разошлись. Значит, так было нужно. Я встретила твоего папу и поняла, что мы с ним пара, что у нас получится создать семью. Я хотела, чтобы у меня была дочь, чтобы был дом, где надежно и тепло. И твой папа дал мне все это. Любовь бывает разная, Оля! И не каждая любовь живет с тобой всю жизнь.
Ира замолчала. Оля смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Мама никогда не говорила так горячо, так ярко, как сейчас.
– Знаешь, дочка… Говорят, что судьбу два раза не встречают. А я все же встретила твоего папу, значит, так и должно было быть…
Оля увидела, как мать быстро смахнула со щеки слезу.
– Мама! Ну, прости меня! Ну, я не хотела! Мама!..
Уже через минуту они сидели на диване в гостиной и ревели, утешая друг друга.
Вдруг обе вздрогнули от звука дверного звонка.
Мужчина, статный, с седыми висками и грустными серо-синими глазами стоял на лестничной клетке, держа букет роз. Говорят, что судьба может дать второй шанс, если ее очень-очень сильно попросить. Он попросил…
Автор:
Зюзинские истории
