Анна не помнила, как и почему оказалась в этой комнате. Это чужой, не её дом. Не было воспоминаний, связанных с ним. Но она узнавала свою дочь. Та приходила утром, кормила жидкой кашей, меняла памперс и уходила на работу. Днём заглядывала молодая девушка с розовыми волосами. Внучка. Правда, Анна не помнила, как её зовут.
Внучка просовывала в дверь розовую голову, спрашивала, не нужно ли чего, и уходила, не задерживаясь. Дочь возвращалась с работы уставшая и молчаливая, почти не разговаривала. А если и говорила что-то, то обращалась как к маленькому ребенку. В выходные она обтирала Анну влажной губкой и переодевала в чистую рубашку.
«Значит, я живу у дочери». Больше никто никогда не заходил в комнату. Никогда. Анна задумалась: «Как долго длится это «никогда?» Не помнит. Целыми днями она оставалась предоставленной самой себе. Она лежала и вспоминала свою жизнь. Память почему-то носила странный отрывочный характер. Чаще всего она видела себя ребёнком.
— Нюрка! Принеси с огорода ботвы на суп…
— Нюрка! Воды принеси…
— Нюрка, загони овец… – кричала мать.
Детство казалось Анне счастливым, но голодным. Отца она не помнила. Он погиб на войне. А вот маму Анна помнила хорошо.
Страница воспоминаний перевернулась. Вот она бежит вприпрыжку в школу за три километра, в соседнюю деревню. Учиться Анна любила.
Бабы ругали мать. Мол, балует дочку. Зачем Нюрке школа? Выйдет замуж, нарожает детей, работы по дому много, не переделать. Мама смотрела на обиженную Нюрку, похожую на преступника ожидавшего смертного приговора, и отвечала бабам:
— Пусть учится. Может, хоть из неё толк получится.
Бабы махали рукой, а Нюра благодарно ластилась к матери.
Воспоминания путались, отчего Анне казалось, что она прожила несколько жизней. Лежать надоело. «А может, смогу встать? Почему я не встаю? Болею?» — подумала Анна.
Она согнула руки в локтях, оперлась на них и попыталась приподняться. Долго не получалось. Руки дрожали, подгибались, отказывались приподнять тело. Но всё же ей удалось сесть. Анна осторожно спустила ноги с кровати. До пола они не достали. Комната завертелась, закачалась, и Анна упала на спину. Лежала так какое-то время, пока ноги не замёрзли, и её не затрясло от холода. Пыхтя, долго старалась повернуться и лечь на подушку. От усталости сразу провалилась в сон.
Когда открыла глаза, увидела внучку, которая просунула свою розовую голову в приоткрытую дверь. Внучка вздрогнула, встретившись взглядом с Анной. Голова её тут же исчезла. До прихода с работы дочери внучка больше в комнату не заглядывала.
На следующий день Анна повторила попытку сесть. Получилось уже лучше. Она сидела на краю кровати и разглядывала комнату, которая выглядела немного по-другому, чем лёжа. От усталости прикрыла глаза. В ушах раздался мягкий, но требовательный голос матери:
— Ты что встала? Ещё слабенькая после болезни. Ложись скорее.
Анна сильно болела той зимой, перед самым концом войны. Есть было нечего. От голода кружилась голова, и мелькали тёмные круги перед глазами, как сейчас. Сегодняшняя Анна послушалась голоса мамы, легла. Сил не осталось даже шевельнуть рукой.
А на следующий день она ногами уже постаралась достать до пола. Откинула руку в сторону, чтобы опереться о спинку железной кровати, но рука повисла в воздухе. Железная кровать осталась в прошлом, в её доме. Анна оперлась рукой о постель, потянула правую ногу вниз. Когда ступня уперлись в прохладный пол, крикнула про себя: «Я стою!» И тут же чуть не упала. Ноги не держали, дрожали. Колени подгибались, отдавали болью.
Поясница заныла, и Анна упала на кровать. Каким-то чудом вскарабкалась, улеглась. Долго приходила в себя. Накрыться одеялом не хватило сил.
Внучка через какое-то время заглянула в комнату, удивлённо приподняла бровь, но ни о чём не спросила. Подошла и поправила одеяло. Анна долго не могла согреться, а потом заснула.
А еще через день она сделала несколько шагов по комнате. Выйти за дверь не решилась. До окна ближе. Анна держалась за подоконник и смотрела на дом напротив. Слепые тёмные окна взирали на неё равнодушно.
Анна открыла рот и выдохнула: «Ана». Звук получился хриплый и отрывистый. Сколько она не говорила? Не могла? Анна снова открыла рот. «Окно», — хотела сказать она, но получилось: «Охо» Себя слышала, словно сквозь вату, закрывавшую уши. «Я говорю!» — Обрадовалась она. А потом запела. Так ей казалось. Просто издавала разные протяжные звуки.
Мама часто пела. Чистила картошку и пела. Пела, когда полола грядки в огороде… Голос у неё был высокий и сильный.
Анна устала стоять. «А вдруг не дойду до кровати?» Она боялась оторвать руки от подоконника. Неловко развернулась и на трясущихся ногах доковыляла до кровати. И вовремя. Хлопнула входная дверь. В соседней комнате раздались шаги, чьи-то голоса. В комнату внучка не заглянула.
Анна лежала и прислушивалась, но слов разобрать не могла. Её клонило от усталости в сон. Она проснулась от крика. «Что там происходит?»
Анна напряжённо прислушивалась, но крик не повторился. Раздавался какой-то шум. Потом что-то упало на пол.
— Не надо! Прекрати! – услышала она голос внучки. – Нет!
«Почему она кричит?» Сердце Анны стучало в груди гулко и тяжело. Она прикрыла глаза и увидела себя, как сидит на краю высокой железной кровати и кормит грудью ребёнка. Она видит пухлые щёчки и знает, что это сын. Вдруг раздались тяжёлые неровные шаги. Дверь широко распахнулась. В дом вошёл пьяный муж.
Она не видит его лица, только грязные сапоги. Знает, что он, набычившись, смотрит на неё и покачивается. Потом протягивает к груди Анны руку, испачканную машинным маслом. Анна отстраняется, сосок выскакивает изо рта ребёнка, он заходится плачем. Муж уже сопит ей в затылок.
— Дай покормлю хоть, а то не уснёт, — буркнула она, отстраняясь, закрывая собой ребёнка.
Потом положила сына в люльку рядом с кроватью, заправила грудь в платье, но застегнуться не успела. Муж сгрёб её в охапку и кинул на кровать. Навалился, задышал в лицо перегаром. Анна завертела головой, уворачиваясь. Она не кричала, боялась разбудить сына…
А сын зимой простыл, заболел и умер.
— Отстань! А-а-а! – Снова раздался крик из соседней комнаты.
Анна поняла, что там происходит. Она села, потом встала. Медленно, мелкими шажками, не отрывая ступней от пола, пошла к двери. Легко открыла её. На диване парень подмял под себя девушку. Под ним мелькали её розовые волосы.
Анна сделала два шага и упёрлась в стол. Увидала на нём стеклянную пузатую вазу. «Сейчас, сейчас, потерпи», — приговаривала она про себя. Дотянулась до вазы рукой. «Какая же она тяжёлая!»
Анна подвинула вазу к себе, приподняла, прижала к груди и обошла стол. Она стояла над диваном, примериваясь. Мелькнуло испуганное лицо внучки. Голова её метнулась в сторону. «Правильно. Хорошо». Анна попыталась поднять вазу и замахнуться, но не смогла. Тогда она просто опустила её на чью-то стриженую голову. И ей почудилось, что это голова пьяного мужа.
Внучка вскрикнула. Возня прекратилась. Парень вскочил, держась за голову, и испуганно уставился на Анну. Потом попятился к двери, открыв рот. Внучка засмеялась, подняла с пола вазу и швырнула её в парня. Ваза ударилась о дверной косяк, упала с громким стуком, но не разбилась, откатилась к стене. Парень выскочил за дверь.
— Ба! Ну ты даёшь. Как привидение возникла, да ещё с вазой. – Внучка хихикнула. — А как ты… Ты ходишь? – Она вдруг заметила, что Анну трясет, что еле стоит на ногах.
Она усадила её на диван.
— Я так испугалась, ба. – Внучка положила свою розовую голову на её плечо и заплакала.
— Не плачь, – прошептала Анна.
— Ты ещё и говоришь? А чего молчала столько времени, как разведчик на допросе? – Внучка перестала плакать и удивлённо уставилась на Анну. – Давай отведу тебя в комнату. – Но Анна покачала головой.
— Не хочешь? Вот мама удивится. И давно ты ходишь? – с подозрением спросила внучка.
— Сёдня, – честно призналась Анна. — Что со мной? Я болею?
— А ты не помнишь? Ты упала и потеряла сознание в огороде. Соседка тебя случайно нашла. Позвонила маме, «скорую» вызвала. Из больницы мы тебя к себе забрали. Ты полгода у нас живёшь, вернее лежишь.
«Полгода?» — удивилась про себя Анна.
— Сиди, я сейчас чайник поставлю. — Внучка убежала, но вскоре вернулась. – Пойдём, нужно отметить такое дело. Кому скажу, не поверят. Мы думали она умирает, а она встала… Ой, прости, ба. Просто неожиданно как-то. Лежала-лежала, и вдруг встала, — приговаривала внучка, придерживая Анну и ведя её на кухню.
Анна села за стол, прислонила спиной к стене. Внучка принесла плед и накрыла Анну. Поставила на стол чашки. На одной из них Анна увидела надпись: «Иришке от мамы».
«Ира», — вспомнила имя внучки. Та разлила дымящийся чай в стаканы. Дрожащей рукой Анна попробовала поднять чашку. Нет, тяжёлая, разольёт. Анна наклонилась над столом и шумно отхлебнула. Сладкий горячий напиток обжёг горло.
— Ба, печенье хочешь? – Ира положил рядом со стаканом квадратную печенину.
Дрожащей рукой Анна взяла её и опустила наполовину в стакан. Потом поднесла ко рту. Но размягший кусок отвалился и шлёпнулся на край стола.
Анна подняла на внучку виноватые глаза.
— Не переживай, ба. Я сейчас. — Ира вскочила, взяла тряпку и собрала со стола влажную кучку.
— Что происходит? – В дверях возникла дочь Анны, удивлённо глядя то на Иру, то на мать. – Ты встала? Сама?
— Не только встала, но и спасла меня от… — Ира запнулась. – Мишка приходил. Мы в наушники музыку слушали. Потом он набросился на меня. Бабушка ударила его вазой по голове. Представляешь? Тот со страху драпанул, только пятки сверкали. Не разбилась ваза, не переживай, — рассказывала дочь, словно приключенческий фильм.
— Сколько раз говорила тебе, чтобы не водилась с этим хулиганом. А если бы бабушка не встала? Мам, ты как?
— Устала, — прошептала Анна.
— Пойдём, отведу тебя в комнату. Ну и удивила ты меня.
Дочь, уложила в кровать, поправила одеяло, села на краешек.
— Прости, Я думала, ты умираешь. А ты встала! Я рада. Теперь будем каждый день понемногу ходить. Мышц совсем не осталось на ногах. Худые, как палки. Но ты прекрасно держишься, – приговаривала она и гладила руку матери.
Анна лежала в кровати и в мельчайших подробностях старалась вспомнить, как встала, как пыталась поднять тяжёлую вазу… Ведь это были первые её воспоминания настоящего, а не прошлого. «Я хожу! – радостно подумала она. — Умирать теперь не хочется. Поживу маленько, даст Бог. Надо завтра спросить у дочери, сколько мне лет».
«Возраст человека делится на три стадии: «Детство. Юность и… «Вы отлично выглядите!» Есть, правда, ещё четвёртый этап – совсем грустный – «Вы прекрасно держитесь!» Так хочется подольше задержаться в третьем возрасте…»
Михаил Задорнов
Автор: Живые страницы
