Шахматная доска всегда стояла на этом высоком узком столике у окна. Вытертые клетки, облупившийся лак по краям, чуть погнутый замочек и фигуры, точеные, но тоже уже потерявшие прежний лоск, каждый вечер ждали своего хозяина, чтобы ощутить тепло его рук, вдохнуть их чуть заметный аромат керосина и автомобильного масла.
И вот раздавался скрип входной двери, в дом входил пожилой мужчина, неся с собой заботы пережитого дня. Мальчишка, совсем еще юный, босиком, выбегал из комнаты и встречал деда в прихожей. Старик был оплотом и надежной защитой их семьи. Вялая, бесхребетная, как иногда говорил дедушка, мать, вечно занятый отец, который уезжал на вахты, пропадая где-то далеко, бабушка, суетливо поправляющая очки на простой, поблекшей цепочке, и сам Ленька, шестилетний мальчишка, белобрысый, тощий, как жердина, с большими, зелеными глазами — все они смотрели на деда с уважением и благоговейным страхом. Дед, Роман Петрович Ларькин, решал все — кому куда идти, что покупать, где провести лето, как солить огурцы в этом году, куда пойдет учиться Ленька, как лечить семейные хвори.
Когда Роман Петрович, уставший и бледный, приходил с работы, тяжело дыша и медленно переставляя ноги, он не хотел есть, не смотрел телевизор, не включал радио. Он просто звал из комнаты внука, Леньку, переносил шахматы на обеденный стол в гостиной, и они начинали партию. Потом вторую, третью. Ленька краснел, белел, сжимал в руках бахрому скатерти, чесал затылок, тер ладошки о коленки. Уж очень не хотелось ему проигрывать деду. Но всегда получалось именно так. Дед Роман подбадривал его, подсказывал, а потом, как-то вдруг, одним -двумя ходами загонял внука в тупик.
А еще за домашними партиями старый и молодой вели свои, мужские, сокровенные беседы. Дед спрашивал, Ленька отвечал, возмущался, жаловался или злился. Роман Петрович шикал, миролюбиво поглаживал внука по руке, рассуждал, невзначай вворачивая в беседу то, что приобрел с годами — опыт, мудрость, совет.
Баба Зина и мать мальчика, Таисия, не встревали. Это время было священно. Так сложилось как-то само собой. Женщины тихо сидели в другой комнате. Одна вязала, вторая листала журналы. Обе отдыхали — и от тесноты делимой между двумя хозяйками кухни, и от звонкого, вертлявого Леонида, и от самого движения в попытках сохранять уют квартиры.
Наконец Роман Петрович, довольно крякнув, вздыхал и, улыбаясь, шаркал тапками на кухню. И там уже свистел чайник, поджаривались на сковороде котлеты с картошкой, нарезался толстыми ломтями черный хлеб. Рабочая усталость, сердце, ноющее последнее время все чаще — всё уходило, растворялось в этом томном, душном летнем вечере, оставались только покой и удовлетворение.
А Ленька сидел тут же, на табуретке, выкрашенной когда-то в странный, какой-то грязный, голубовато-серый цвет, болтал ногами и уплетал горбушку, щедро посыпанную солью.
-Садитесь за стол, все ж крошки опять на полу будут! — прикрикивала на мужчин Таисия, расставляя на цветастой клеенке тарелки, раскладывая вилки.
-Успеется, ты не серчай, дочка. Мы как накрошим, так и уберем! — подмигивал дед Роман внуку. — Правда, Лень?
-Правда, деда! — мальчик довольно жмурился от ароматного, ноздреватого хлеба, от вкуса кристалликов соли, что пощипывали язык, и от того, что все так в его, Ленькином, мире хорошо, все правильно и надежно.
Лене казалось, что дед был всегда, иначе как мог этот мир существовать без него, да и всегда будет. Иначе просто было невозможно.
Время крутило свою рулетку, выбрасывая семье Ларькиных все новые и новые испытания. То расхворается баба Зина. Походы по врачам ничем заканчивались, женщине становилось все хуже. Тогда дело брал в свои руки дед Роман. То ли ему просто везло, то ли чувствовал он людей нутром, но и врач находился, и место в больнице, и силы появлялись у измученной бессонными, тревожными ночами Зинаиды. Шла она на поправку, улыбаясь и ожидая, когда появится в дверях палаты Роман, сверкнет глазами и скажет свое: «Ну, привет, Зинок! Домой-то собираешься?»
Потом начались неприятности на работе у Таисии. Что-то там она напутала, недосчитала, руководство взъелось на растерянную женщину, бранило на чем свет стоит, грозилось уволить. Тося, приходила домой, садилась в уголке и тихонько плакала. И ждала. Ждала своего папку. Придет папка, все сразу станет по-другому. Роман Петрович словно разводил беду своими большими руками с мозолистыми ладонями и черными, обкусанными ногтями.
-Что, Тося, плооохо все? — вторя дочкиным всхлипам, говорил старик.
-Плохо, папа!
-Значит, скоро будет хорошо! — уверенно обрывал он ее стенания. — Ставь чайник, неси баранки, что у меня в авоське лежат. Да нос-то утри! Подумаешь, беда какая! То ли еще будет!
Женщина послушно шла на кухню, трещала газовая конфорка, вскипал чайник, булькая крутым кипятком, падала в пузатенький фарфоровый чайничек ломкая, мелкая, как пыль, заварка. Семейство садилось за круглый стол, тепло разливалось по комнате, все смотрели на деда, а тот кряхтел и улыбался. Все будет хорошо!
…В тот день Ленька пришел домой позже обычного. Парень уже учился в ремесленном, хотел быть похожим на деда.
Леонид тихо открыл дверь, зашел в прихожую и, быстро повесив куртку на крючок, хотел проскользнуть к себе в комнату. Но строгий оклик деда остановил молодого человека.
-Иди сюда!
-Не, я устал, — тихо ответил Леня.
-Иди, сыграем!
-Не хочу. Устал я, правда!
-Иди, я сказал! — голос Романа стал властным, грозным.
Леня послушно поплелся в гостиную. Шахматы стояли на столе, выжидательно уставившись на игроков головками пешек.
Леонид старательно отводил глаза, пряча лицо в тени, заслоняя рукой большой синяк под правым глазом.
-Светит? — дед неопределенно мотнул головой.
-Что? — не понял Леня.
-Фонарь, говорю, на улице светит, или отключили?
-Почему?
-Дык твоего вполне хватает, — усмехнувшись, Роман Петрович показал пальцем на Ленино лицо.
Зашедшая в гостиную Таисия всплеснула, было, руками. приготовившись заголосить, но Роман шикнул на нее, приказав выйти.
-За дело? — делая первый ход, задал вопрос старик.
-Да.
-За правое?
-Ну, дед, обижаешь!
Фигуры танцевали по клеткам, обмениваясь парами, словно на балу. Кто-то из них покидал танцпол навсегда, кто-то прятался за более сильных партнеров. Игра шла своим чередом.
-Болит?
-Немного. Да нормально все!
-Нормально… А матери что скажешь? А баба Зина что? Ты учти, я их причитания слушать не буду. Тебя одного пошлю красоту твою ненаглядную показывать!
-Пусть! — Леня пожал плечами.
Конь ловко перескочил на другую клетку и нагнул голову, как будто прислушиваясь к беседе.
-Ты знаешь, Ленька! Все в жизни бывает. Случалось и мне руками помахать. Повздорим, бывало, с кем, такая злость берет, думаешь, прям убить готов! Ввяжешься в драку, все перед глазами плывет, только кулаки работают. А потом как будто окатил кто холодной водой, вдруг смотришь, а человек-то и пальца твоего не стоит. И чего с ним связываться…
-Не, дед. тут другое. Не ссора это была. Там ларек с сигаретами, что на углу, знаешь?
-Ну…
-Вот. Иду мимо, смотрю, а там продавщица верещит, а какие-то два мужика то ли выручку требуют, то ли сам товар. Я не стал уж разбираться, прогнал их.
-Вон оно что… А что милицию не позвал? А если б ножом пырнули?!
-Дед! Да пока я бы звал. они, что хочешь, могли сделать. Продавщица там с ними уже сцепилась… Вот, она мне потом сигарет дала, — Леня вынул из кармана пачку. — Я не курю. Тебе надо?
-Да выкини ты эту гадость! — дед ловко переставил Ладью, закрыв Лёниному Королю путь к отступлению. — Хотя, нет. Давай, я ребятам на работу отнесу. Шах и мат, Ленька. Всё. Пойдем ужинать.
Сердце сегодня что-то болело сильнее обычного. Роман Петрович все старался глубоко вздохнуть, но ребра как будто не желали расходиться, впуская в легкие воздух. Старик покачал головой и положил под язык уже почти бесполезную таблетку. Нельзя ему сейчас уходить. Ленька еще не оперился, птенец совсем — горячий, ершистый. Надо подождать.
-Надо подождать! — шептал Роман Петрович, расставляя шахматные фигуры на старенькой доске. — Пожалуйста, не сейчас!
Тут он заметил, что Король белой армии совсем рассохся, треснул посередине, того и гляди развалится.
Дед устало опустился на стул, провел рукой по совершенно седым, словно выкрашенным побелкой, волосам, потер виски. Доска и фигурки на ней расплывались перед глазами, слабость охватывала тело.
Роман Петрович, казалось, помнил эти шахматы с рождения. Он играл в них с отцом. Тот, прислонив к стулу костыль и положив на сидение ноющую культю, учил Ромку играть. Мальчик медленно постигал эту науку, потом стал ловко делать ходы, но никогда не выигрывал у отца.
-Нет, не мое это — в шахматы играть! Давай, шашки! — упрямился маленький Ромка.
Но отец только качал головой.
-Подожди. Не все сразу. Шахматы — это наука, а науку так просто не понять, ее надо прожить!
И Рома проживал. Взрослел, играл с отцом-инвалидом по вечерам, рассказывал ему о том, как провел день, о том, как трудно удержаться от соблазна получить многое, не отдав взамен ничего.
А отец слушал, что-то отвечал, потихоньку переливая в сына, как в сосуд, свою мудрость. Осколок, что засел где-то в легком, тоже пока временил, не спеша закончить свой смертоносный пусть. Не время еще, Рома должен вырасти, и отец должен помочь ему…
А когда Рома, наконец, обыграл отца, ловко выведя свои фигуры вперед, маленькая трещина вдруг прочертила лакированную поверхность Белого Короля. Ее никто не заметил, но она в точности совпала с траекторией металла в теле инвалида. Вскоре отца не стало. Шахматы ли, сама ли жизнь, отпустили его, дав знак, что теперь сын справится сам…
А сейчас пришла очередь и самого Романа Петровича. Сына у него не было. Таисия в шахматы не играла. Зина накрепко запретила учить дочь этой науке, зная о странном свойстве деревянных фигурок отсчитывать капли жизни своих игроков.
Но потом родился Лёня. Роман Петрович понял, кто станет продолжателем семейной традиции….
…Наступила зима. Дед любил это время. Все бело, чисто вокруг. Пушистые охапки снега лежат на оградах, свешиваются изгибами с крыш, прижимаются к стволам деревьев, словно желая слиться со спящей корой в единое целое.
Вот только на улицу Роман Петрович выходил тогда уже редко. Слабость, вездесущая, цепкая, томная, разливалась по телу с утра, держала до вечера и только тогда, когда Леня и Роман садились за стол сыграть партию-другую, вдруг отступала.
С Леней творилось что-то неладное. с виду все как обычно, но Роман уловил в глазах внука то ли тоску, то ли тревогу, то ли обреченную безысходность.
-Расскажешь?
-Нечего говорить.
-Ладно… Да куда ж ты Ферзя-то ставишь? Глаза-то разуй! Фу, так тебя разэтак, всю игру чуть не испортил! — дед хлопал худой рукой по коленке, а сам исподлобья наблюдал за внуком.
-Извини, задумался. Устал я что-то. Может, завтра доиграем?
-Не надо завтра. Давай сейчас! Вот я тебе шах ставлю!
-Дед, не хочу я…
Роман Петрович помолчал, покусывая губы, а потом вдруг спросил:
-Это все та, из ларька?
-Что? — Лёня вскинул глаза.
-Девушка из ларька? Я прав?
Леонид насупился, потом вздохнул.
-Ты не поймешь все равно!
-А ты расскажи, чай, не глупей тебя-то!
Лёня посмотрел на дверь, прислушался, не слышно ли шагов матери.
-Понимаешь, -начал он. — Я с этой девчонкой из табачного ларька познакомился. Ну, вроде нравимся мы друг другу.
-И?
-Ну вот. Она как-то несколько раз просила помочь ей посылки отправить, к родным. Сама на почту не хотела идти, меня просила. Я ходил. а потом оказалось, что она товар из своего ларька ворует. Я случайно узнал, одна посылка разорвалась….Дед! Я ж ее люблю, Светку-то! Она ж такая… Ну, лучше нет! Зачем только она ворует! И что мне делать? Я ж жениться хотел!
Фигуры замерли, удивленно воззрившись на молодого человека.
-Жениться. говоришь? — протянул Роман Петрович. — А что так скоро?
Леонид ударил по столу кулаком, потом прошептал:
-Ребенок у нее будет. И что теперь делать? Она ж воровка! Как я ее в дом приведу?!
-Ребенок, говоришь… Ребенок — это серьезно. Негоже его отца лишать…
Старик замолчал, а потом, уверенно выставив ладью не полупустое поле, сказал:
-Ты приводи ее, твою Светлану. Потолкуем с ней. Авось, и наладится все!
-Но как же мама? А бабушка что скажет?
-Что? Стыдно? А когда дело делал, было не стыдно? Мужик, так и веди себя, как мужик!
…Света, пряча лицо в пуховый серенький платок, стояла на пороге, вздыхая.
Роман Петрович предусмотрительно отправил женщин к театр, выпросив у профсоюза два билета на какую-то пьесу. Он встретил Светлану сам, на правах главы семейства.
-Ну, что же вы стоите? Проходите! — он улыбнулся. — Леня, веди барышню в гостиную. Чай будем пить!
-Свет, ты проходи. Это дед мой, Роман Петрович.
Гостья кивнула и, скинув ботиночки, прошла в комнату.
-Замерзли, наверное! Леонид, чайник подогрей, а я пока Светлану развлеку!
Девушка села в кресло. Роман поморщился, то ли от боли в сердце, то ли от того, как по-хозяйски Света осмотрела комнату, пробежала глазами по серванту, где, притаившись за стеклами, стояла фарфоровая посуда.
-Нравится? — прямо спросил Роман.
-Что? Я не поняла, что вы сказали.
-Говорю, нравится квартира?
-Ну… Уютно тут у вас!
-Да. Это пока. Вот подождите, придет моя жена, баба Зина, тогда все по-другому будет.
-Почему? — Света удивленно вскинула бровки.
-Да она у нас немного «того», — Роман возвел глаза к потолку. — Иногда ничего, а иногда как взвоет по ночам, как кинется с причитаниями. Это после кота. Тот помер как раз на Новый год. Примета, знаете, такая?
-Нет… — Светлана вся подобралась и на всякий случай поджала ноги, как будто из-под кресла вот-вот вынырнет усопший.
-Не знаете, так не знаете. Да баба Зина — это ладно. Вот мать нашего Лёнечки — прям ходячий рентген.
-Она в больнице, что ли, работает? — поджав плечики, уточнила гостья.
-Нет, что вы! Она в милиции у нас работает. А с виду и не подумаешь, тихая такая, скромная. Она тут дело о грабеже ларьков распутывает. Сложно там все. Но уже почти вышли на дельца. Скоро будут брать. Ой, да что я все об этом, извините!
Глаза Светы стали большими, круглыми. Черная обводка только подчеркивала их глупое, испуганное выражение.
Роман Петрович улыбнулся.
-Да не переживайте. У вас с Лёнечкой комната отдельная будет. Только вот баба Зина иногда приходит туда, на коврике полежать, где кот раньше спал. Тут уж надо потерпеть. Иногда она поет по ночам, тогда надо ей чай сделать. Иногда Леня поет вместе с ней. Бывает, что красиво получается. Внук у меня голосистый, когда выпьет, так вообще!
-Разве Леня пьет?
-А то! Весь в меня! Денег пропил уже, мать его устала считать! — Роман Петрович радостно ткнул себя кулаком в грудь. — Так что вы на ребеночка сами откладывайте. Лёнечка вам не помощник.
-Какого ре…? То есть, как не помощник? — Света засуетилась, застреляла глазами.
-Да вот так. Уж, сами понимаете! А как решили назвать?
-Кого?
-Сыночка. Лёня сказал, что сынок у вас с ним будет. Чувствует он. Назовем Тарасом. В честь кота. Спать будет на коврике, вместе с бабкой. Я с ней договорюсь.
-Что? Что вы несете! — Света презрительно взглянула на собеседника и вскочила. — Знаете, я лучше пойду.
-Как же так? Света, останьтесь!
Девушка быстро прошла в прихожую Не так она представляла себе знакомство с родителями жениха…
Тут в дверях кухни появился Леонид.
-Света! Ты куда? Плохо тебе? На воздух надо?
-Почему это мне должно быть плохо? Это вам всем тут плохо!
-Я думал, токсикоз… Ты ж говорила…
Света встретилась глазами со смеющимся Романом, растерянным Леонидом, а потом услышала, как открывается входная дверь.
-А вот и баба Зина, — радостно сказал Роман Петрович. — Ну, что, таблетки дали?
-Дали, — растерянно ответила старушка.
-Ну и хорошо. Хоть поспим нормально! — загадочно улыбнулся Роман.
Баба Зина, ничего не понимая, смотрела на Светлану.
-А вы кто? — наконец, спросила пожилая женщина.
-Я? Я уже ухожу. Извините, ошиблась.
-Света! Куда же ты!
Девушка не ответила, выскочила из квартиры и припустила по лестнице вниз.
-Как бы не споткнулась! — озабоченно покачал головой Роман Петрович.
-Дед! Что это все было? — молодой человек растерянно смотрел на родственника.
-Первое, она тебя не любит. Второе, никакого ребенка нет. Всё! Пойдем в шахматы играть!…
Партия шла за партией, а Роман Петрович все думал, как молод, как наивен еще его внук, как долго еще учиться ему уму-разуму. Нет! Не может Роман сейчас уйти! Не имеет права! Не сломается белый Король, продержится еще несколько лет! Так надо!…
…Роман Петрович ушел через шесть лет. Тогда, тихим зимним вечером, Леонид впервые обыграл его. Шахматы дали понять, что пора уходить на покой. Никто, кроме Романа и его жены, не знал тайны шахматных фигур, никто не думал, что пора прощаться с этим худеньким, высохшим от прожитых лет старичком, что был основой, защитой и хранителем семьи Ларькиных.
Теперь на его место заступил Леонид. Теперь этот молодой, крепкий мужчина будет ждать рождения сына, учить его играть в шахматы под названием «Жизнь», а потом тоже уйдет, проиграв потомку. Но это будет когда-то, не сейчас…
Автор: Зюзинские истории
