…Женя, сладко потянувшись, перевернулась на другой бок и с головой накрылась тяжелым, ватным одеялом. В комнате было прохладно, в кое-как заклеенные окна просачивался тонкими струйками морозный, колючий воздух, стелился по полу, выстужая оставленные у кровати старенькие валенки.
Девочка зажмурилась и улыбнулась. Петух, голосистый. сварливый, неугомонный, кукарекал где-то за стеной. На зиму всю птицу загоняли в пристройку этого небольшого, бревенчатого дома. Долгие холода пережидали вместе. Женя вычеркивала дни на календаре. Она ждала 1 марта. День ее рождения. Но до него было еще далеко.
Открыв, наконец, глаза, Женя отогнула краешек одеяла и протянула руку к старенькому коврику, висевшему на стене у кровати. Замысловатые узоры превращались в горы и тропы, таинственные страны и волшебные озера. Детство захватило, наполнило Евгению, переливаясь через край фантазиями и неуемным желанием играть.
Куклы, большей частью отданные старшими сёстрами, сидели в ряд на покрытом салфеткой комоде и ждали пробуждения хозяйки.
Дверь, громко скрипнув, отворилась. Женя услышала шаркающие, тяжелые шаги. Бабушка… Она вставала раньше всех, была главой этого уютного, теплого своей добротой дома.
Бабушка подошла к кровати, поправила одеяло, подоткнув его со всех сторон, и поставила что-то на пол. Потом, заохав, быстро вышла и закрыла за собой дверь.
В комнате запахло блинами.
-Подгорел немножко… — сглатывая слюнки, подумала Женя и, вскочив на ноги, стала одеваться.
Бабушкины блины были особенными. На кефире, с большим количеством сливочного масла, кружевные, они ложились ровной стопочкой на старенькую тарелку, манили своим золотистым светом. В такие минуты мир вокруг Жени замирал, все невзгоды отступали. Теплота, уют, бабушкины глаза, строго следящие, чтобы все брали сметану и клубничное варенье, мама, такая красивая в новом шерстяном платье, которое ей прислала сестра из города, отец, только что пришедший со двора, пышущий жаром после колки дров…
Одевшись, Женя заметила, что вместо ее протертых, стареньких валеночек, что носились всеми детьми по очереди, на полу стояли новые, с вышитыми ярко синими колокольчиками по бокам.
-Бабушка!… — прошептала Женя и примерила обновку. Подарок оказался чуть велик.
-Бабуля! Спасибо! Смотри, папа, как красиво! Мама! Мамочка!
Женя бегала по комнате, дергая всех за руки и указывая на свои обутые в валеночки ноги.
Аромат чая, крепкого, только что заваренного и разлитого по одинаковым чашкам из сервиза, что подарили маме с папой на свадьбу, блеск положенного в простые глиняные тарелочки варенья, сметана, густая, белая, кусочек масла, медленно тающий на высокой стопке блинов — все западало в память, бережно раскладывалось там, хранилось, чтобы потом помочь вернуться в мир, где было хорошо, спокойно, где за столом сидели твои любимые люди. Можно было протянуть руку и коснуться их плеч, прижаться щекой к маме и на мгновение закрыть глаза…
Скоро эти лица начнут исчезать одно за другим. Папа, бабушка, старшая сестра, мама. Женя останется одна. Изба опустеет, ветры заберут с собой ласковое тепло печки, погаснет лампадка в углу комнаты, иней ляжет на окна, запретив солнечному свету гулять по комнатам, подобно рыжему, любопытному котенку. Запах пепла и смерти прогонит из комнат аромат семейного счастья, дом вздохнет последний раз и осядет под натиском жестокого времени…
Но воспоминания, сильные, наполненные любовью и нежностью, не погибнут. Пока жив тот, кто может помнить, не уйдут и образы памяти. Они будут питать силой своего хранителя, будут последним оплотом веры в жизнь, когда все вокруг погрязнет во тьме.
…Худенькая, коротко стриженая девушка в черных, тяжелых сапогах, сидела у буржуйки, сжигая книги. Госпиталь должны были эвакуировать еще вчера утром. Но не получилось. Чей-то большой, заброшенный дом стал прибежищем для Жени и еще десятка солдат, вместе с ней попавших в окружение.
Женя услышала рядом с собой тихий всхлип. Парнишка, совсем еще мальчик, лежа на кровати с забинтованным лицом, плакал, но слезы не катились по его лицу…
-Ты что, Андрюша! Ничего, потерпи, скоро за нами приедут! Увезем тебя на большом грузовике в Москву! — Женя взяла мальчика за руку. — Вылечишься, домой поедешь! Все будет хорошо, вот увидишь!
Верила ли Женя в то, что говорила? Да, она верила. Нельзя было не верить, иначе все бессмысленно — эта печурка, жадно сжирающая печатные буквы, рассказывающие о чьем-то чужом счастье, эти сдвинутые кровати, стоны и тяжелый запах боли…
-Я не помню, как было дома! Я ничего не помню! — в отчаянии прошептал паренек. — Пустота, даже маму не помню…Мне страшно от этого, Жень! Меня как будто нет…
-Да что ты! Так бывает, это от удара, контузия называется. Все вспомнишь!
-А ты часто вспоминаешь? Расскажи мне, как ты жила? — вдруг сказал Андрей.
— Ну… — Женя замялась. — Я помню наши завтраки, всей семьей, с бабушкой. Блины на столе помню, папу, маму… Было так тепло, так радостно, знаешь, как будто солнце жило не на небе, а у нас в доме…
Рассказ девушки все лился и лился, наполняясь такими простыми, обыденными черточками, которые начинаешь ценить только тогда, когда потерял все. Комната замерла, заставив каждого, кто в ней находился, с жадностью ловить звуки Жениного голоса. Сегодня, в этом замерзшем доме, оживали воспоминания, они поднимались к потолку и рассыпались тысячами легких пушинок, прикрывая страх, утоляя боль и ужас. Они помогали выжить. И тому мальчику, и самой Жене, и всем, кто был рядом…
…Госпиталь эвакуировали только на следующий день. Женя провожала мальчика с забинтованным лицом и плакала. Теперь и он мысленно сидел за тем, накрытым простой скатертью, столом, в Женином дома на окраине деревни. Он должен выжить, ведь он теперь часть этой, прошлой, но такой настоящей, жизни…
Женя и Андрей больше никогда не встретятся. Но мужчина навсегда сохранит в памяти тот нежный, дрожащий голос, вытащивший его когда-то из бездны отчаяния и жгучего страха. Тот юный голос, который оборвался 1 марта 1944 года…
Источник: Зюзинские истории
